— Вы уверены? Вам самой может не хватить.
— Вы мне поможете справиться. Так что вы шьете на этой машинке?
— Да что угодно. Честно говоря, просто то, что кажется интересным. Никакого плана, ничего подобного. Моя бабуля очень много шила, а мне сейчас совершенно нечего делать.
— И как оно?
— Да вроде нормально. — Фред не понимает, зачем все это рассказывает ей, но тем не менее продолжает: — Например, по соседству живут два маленьких мальчика, и я слышу, как они играют во дворе. Они все время спорят, чья это игрушечная машинка.
— О, это очень знакомо.
— А однажды я был в благотворительном магазине, и там продавалась шторка, без пары, с изображениями автомобилей, я ее и купил.
— Ну и?
— Я собираюсь ее разрезать и сделать каждому из них по сумке с машинками. Скоро они переедут в Файф, так что получится такой прощальный подарок.
— Мои братья, наверное, могли бы тоже чем-то таким заняться. — Эллен раскрывает пластиковую коробку с сэндвичами. — Отец — большой гурман. Что предпочитаете: хумус с руколой или горгонзолу с грецким орехом?
— Пахнет потрясающе! Он каждый день такое ест?
— Да. — Она направляется к старой раковине в углу класса и наливает из-под крана два стакана воды. — Мой отец — обладатель завидного сочетания: ранней пенсии и квартиры в двух шагах от «Валвона и Кролла»[32]. Хочу быть им, когда вырасту.
Фред берет у нее стакан воды и пожирает сэндвичи взглядом.
— Серьезно, угощайтесь. Расскажите о своей бабуле.
— Она была очень милая, но умерла, когда мне было восемь.
— Как жалко.
— Инфаркт. До того я никогда не видел, чтобы дедушка плакал, и это, наверное, потрясло меня едва ли не больше, чем ее смерть. — Он делает глоток из стакана. — Когда я был ребенком, бабуля сшила мне маленькую палатку, чтобы я мог играть прямо в доме. Это была такая огромная скатерть с окнами, и я сидел под столом, словно в домике.
— Звучит круто.
— Я помню, что каждое утро там завтракал — под столом, скрестив ноги. Бабуля не могла меня оттуда выудить.
— Может, она не особенно-то и пыталась?
— Не исключено. — Фред указывает на швейную машину: — Это ее.
— А-а-а, — доходит до нее. — Теперь понятно, почему вы не хотите ее продавать.
Он откусывает от сэндвича:
— М-м-м! Невероятно вкусно. Мне надо будет на обратном пути зайти в этот магазин.
— Только не оставьте там все деньги!
— Спасибо за предупреждение. Правда, сначала надо заплатить вам, а уж потом покупать собранные вручную маслины. Вы мне так и не сказали, сколько я вам должен за ремонт.
Эллен называет явно заниженную цену:
— Двадцатки хватит. — А потом и лжет вдобавок: — Много времени это не заняло.
— Вы уверены? — Фред дает ей фиолетовую банкноту. — Большое спасибо.
Только в автобусе Фред понимает, что Эллен ничего не взяла с него за детали. Он ищет в списке контактов «ЕС Винтаж» и начинает набирать сообщение:
Остался должен за детали, простите.
Через несколько минут приходит ответ:
Не беспокойтесь. Заплатите, если они подойдут, а если нет — занесите обратно.
Фред продолжает:
Спасибо еще раз за обед.
Приходит ответ:
Не за что.
Он набирает на телефоне то, о чем думает, нажимает «Отправить» и только потом понимает, что сделал:
В следующий раз принесу бисквиты.
Ответа нет.
Фред молча клянет себя за то, что выставил себя идиотом. Но тут экран пробуждается к жизни:
Предпочитаю морковный торт.
Дедушкино пальто. Отпорол подкладку от рукава, укоротил рукава, перестрочил. Угольно-черная ткань.
Римские шторки для ванной. Серый хлопок в полоску. Больше никогда!
Рут
Начало июля 1980 года. Эдинбург
Рут проспала до четырех дня и проснулась только по звонку будильника. Она застонала и натянула на голову одеяло, хотя понимала, что это временное решение. Если сейчас она не встанет, то никогда не вернется к обычному режиму дня. Отбойные молотки на улице вроде бы наконец угомонились — ну хоть что-то хорошее. Она отлежала себе все, а мочевой пузырь, казалось, готов был разорваться.
— Еда, — сказала она пустой квартире, направляясь из туалета на кухню и забирая по дороге из-под двери почту. Один счет и открытка с изображением Ибицы: пляж под невероятно голубым небом. Она перевернула открытку — та оказалась для Урсулы, которой не было дома.