— Ну, я так и не узнаю этого секрета, если ты его не собираешься выдавать. Ты постоянно говоришь, что со временем все мне расскажешь, но это ничем не заканчивается. Так что, пока этого не случится, я продолжу тебя дразнить.
Кэтлин распрямила спину и приподняла сначала одно, а затем другое плечо, чтобы размять шею.
— Я все объясню, когда передам машинку тебе. — Она вздохнула. — Но в одном ты права: эта рабочая лошадка трудится на меня уже больше сорока лет, и мне стоило бы знать, что я не в силах ее одолеть.
— Так что ты делаешь?
— Это просто юбочка для маленькой девочки с нашей улицы. Я подгибаю подол. Надеюсь, что так она будет носиться немного дольше.
Кэтлин открутила блестящую хромированную крышку швейного короба и вынула катушку с алой нитью.
— Ой! — воскликнула она. — Как жаль! Я была уверена, что белые нитки еще оставались. — Кэтлин порылась в шкатулке в поисках новой катушки и торжествующе улыбнулась, когда нашла, что искала. — Я тебе не говорила, что твой отец на прошлой неделе, поворачиваясь в кровати, прорвал ногой простыню? Когда я закончу с этим, простыня будет моей следующей задачей.
— Боже!
— Ну он, конечно, все отрицал, но от звука рвущейся ткани мы оба проснулись, и там застряла его нога, а не моя.
— И что, ты собираешься штопать простыню?
— Нет, я это уже делала. Боюсь, что дни ее сочтены. Я собираюсь вырезать все, что можно, для наволочек, а остальное пойдет на тряпки. — Кэтлин бросила катушку обратно в короб.
Ее бережливость была врожденной, и для нее выкинуть «еще хорошую» ткань было так же невозможно, как и сесть не на тот автобус.
— Ладно, мама, когда закончишь, я принесу совок и вскипячу чайник.
— Пока ты не ушла, вставь мне иголку, хорошо? Когда становится темно, мне уже сложно. — Кэтлин наклонилась, чтобы дочери проще было добраться до машинки.
— Конечно.
Конни зажала конец нити в губах, а другой вставила в игольное ушко. Нитка вошла справа налево с первой попытки.
— Спасибо. Твой папа уже ушел в библиотеку, так что мы вдвоем. Днем я сделала сэндвичи. Они в вощеной бумаге на холоде. — Кэтлин выглянула из окна. — По радио сказали, что вечером будет дождь, и мне кажется, как раз сейчас и польет.
— Интересно, кому из эдинбургских шахматистов не повезет сегодня стать жертвой отца?
— Он не сказал.
Первые капли простучали по оконному стеклу, и Конни предвосхитила следующий вопрос матери:
— Отец взял зонтик?
— По-моему, нет. И его шарф остался на вешалке.
— Не беспокойся. После чая я выйду размять ноги, а заодно отнесу ему вещи. Это недалеко.
Оставшись снова наедине со швейной машинкой, Кэтлин вынула из ящика стола небольшую записную книжку и открыла ее. Край чистой страницы она подложила под иглу, опустила прижимную лапку и твердо ухватила два конца нити левой рукой. Игла, резко протыкая бумагу, делала стежок за стежком, образуя шов по всей длине страницы. В дюйме от верхнего края Кэтлин остановилась и, подложив маленький белый лоскуток, сделала еще два стежка, затем добавила кусочек ажурной вышивки и еще прострочила, соединяя ткань с бумагой.
Наконец уверенным каллиграфическим почерком опытного учителя она сделала надпись:
Юбка для дочки Бетти Смарт — бесплатно (К).
Когда Конни покинула квартиру, дождь еще шел, правда не такой сильный, но она сдержала обещание и все-таки дошла до библиотеки. Открыв дверь здания в стиле ар-деко, девушка поняла, что мероприятие еще не закончилось. Некоторое время Конни прислушивалась, стоя у двери Нельсон-холла, где проходил шахматный турнир, а потом открыла ее и тихонько проскользнула внутрь. Это было впечатляющее помещение. По обеим его сторонам шел ряд высоких окон, доходивших почти до потолка. Благодаря им летними вечерами практически не возникало необходимости включать электричество, а от нагретого солнцем пола приятно пахло воском. Но сегодня свет горел. На длинных столах стояли шахматные доски — по четыре на каждом. Свободных мест не осталось. Несмотря на количество собравшихся, в зале было удивительно тихо. Тишина нарушалась лишь стуком шахматных фигур, которые передвигали боровшиеся за победу шахматисты.
Пока заканчивались последние партии, Конни стояла у двери. То, что ее отец все еще продолжал играть, было довольно необычно: чаще всего он управлялся с соперником за четверть часа. Как председателю Шахматного комитета, ему уже следовало бы готовиться к выходу на сцену для объявления результатов, но он все еще был погружен в яростную борьбу за победу. Конни знала большинство членов клуба по именам, но сегодняшний молодой противник отца был ей незнаком. Стоя у двери, Конни расслышала, как ее отец произнес: «Мат». Его оппонент наклонился вперед, изучая оставшиеся на доске фигуры, затем кивнул. Оба игрока встали — точнее, сначала быстро вскочил отец, а потом второй игрок медленно поднялся со стула. Конни не могла отвести от него глаз, хотя он стоял к ней спиной. Его волнистые волосы цветом напоминали карамельные ириски, а в его манере держаться чувствовалось нечто особенное. И дело было не только в том, что он казался на голову выше любого из присутствующих в клубе.