А Микко смеялся, уже не стоя, уже привалился к стене, ноги не держали от смеха, а под конец и на пол сел, до того забавным и смешным виделось ему состязание петухов и самое смешное, что поют они по просьбе деда.
Насладившись петушиным пением дед Эйнор сказал:
— Ну хватит, а то охрипните. И сил на куриц не останется. Молодцы, оба хорошо поёте.
Погладил разом обоих двумя руками, достал из кармана жменьку мелких подсолнечных семечек и протянул им на ладони. Те посмотрели наклоняя головы то одним, то другим глазом, склюнули по семечку с ладони, да по десятку на настил обронили и приговаривая.
— Кук — кву — ку, ко — ко. Кук — кву — ку, ко — ко, — то опускали семечки на настил, то опять брали в клювы, поднимали и снова клали на настил — подзывали куриц. Когда курицы прибежали на зов, дед высыпал им все семечки из ладони. А петухи с равнодушным достоинством отошли в сторону, как два мужика, которые принесли своим женам с заработков по большой пачке денег: эка, дескать, невидаль, много заработал — на то, мол, и мужик.
— Петя, Петруша, идите я и вас угощу, — дед высыпал ещё жменечку семечек, но поменьше первой, в сторонке от куриц.
Петухи опять начали своё призывное кокотание. И лишь уверившись, что супружницы их едой обеспечены и на новый гостинец не посягают, склевали сами.
— Видишь, петух настоящий хозяин. Сначала о семье позаботится, а потом уж о себе подумает. А почему? Потому что курица несётся, от неё потомство. А с плохого питания какие ж яички? Мелкие да жидкие. Значит и потомства сильного да здорового не будет. А возьми льва. Спит целыми днями, а самка, львица, охотится. Завалит добычу, так первым на еду лев бежит, и все ему лучшие куски уступают. Казалось бы не по совести… Ан нет. Лев территорию, на которой самка охотится, охраняет. А будет лев голодный, ослабнет на тощем пайке, какой с него защитник, как он территорию свою сохранит… Не сможет. Придут другие, прогонят, а этим и объедков не достанется, иди да с голоду помирай. Видишь как интересно и премудро в природе всё устроено. И всё к жизни, и всё ко благу. А мы, глупые людишки воюем, воюем… Никак миром договориться не хотим. Господи, помилуй нас грешных!
Снял с натянутой под потолком верёвки крапивный веник и подвесил на деревянный костыль вбитый в стену над куриными полатями. Тотчас налетели куры и принялись шелушить крапиву.
— Кушайте, кушайте крапивку. Там и витамины и много чего полезного, — зачерпнул берестяным ковшиком из бочонка. В нём намешаны и ячмень, и семена разных трав: лебеды, конского щавеля, мышиного горошка и ещё каких — то, названий которых Микко не знал. Проговорил огорчённо. — Нечем, особенно, кормить. Зерна мало, вот и приходится добавлять всякую всячину. А курица не коза, ей не сено, ей зерно требуется. И свету им надо больше, хотя бы часов двенадцать в сутки. Зерна побольше, да день длинный, тогда б и неслись хорошо. Лампой керосиновой светить?.. Керосин не дешевый. Это ж золотые яйца будут. А на траве да без подсветки яйцо, редко, очень редко, просто случай, когда два яйца за день от пяти кур. А в иной день и вовсе без яйца. — Но сказал дед не ропща, а в разъяснение ситуации, в обучение. И утешил себя и мальчика. — Вот лета дождёмся — тогда, не забудь, приходи, отъедимся. Хрюньку заколем и как богатеи каждый день яичницу на сале есть будем. А одного петуха забивать придётся, если не купит ни кто. Хотел к Рождеству забить, да рука не поднялась. Жалко, хорошие петухи, а кормить нечем. И не нужно их столько на пятерых кур.
— А зачем ты второго покупал?
— Не покупал я его, Миша. Петя у нас, ты его помнишь, с самого начала, с курами взят. А Петрушу мне потом, за работу дали. Нечем хозяину было расплатиться, отдал петуха. Не по работе, конечно, плата, но не станешь же человека за горло брать. Что мог дать то и дал, — ни имени прежнего хозяина Петруши, ни работы для него сделанной дед не назвал, не захотел, видимо, пускать нелестную славу о человеке.
Из хлева пошли в столярку и весь день перебирали материал, откладывали бруски и толстые доски, которые можно распустить на бруски. Дед Эйнор получил заказ на четыре двойные рамы с обсадкой.
Дед отчерчивал плоским карандашом длину, вместе они, двуручной пилой отпиливали нужный размер. Потом дед продольной лучковкой распускал доски на бруски, а Микко сортировал, раскладывал бруски по длине и толщине, обрезки, которые могут пойти в дело в сторонку. А которые уже ни на что не годятся, те в корзину и на кухню бабе Хеле, печку растапливать.
Наутро Микко едва проснувшись и ещё не выбираясь из постели попросил.
— Деда Ваня, а давай и сегодня послушаем как петухи поют.