Работа сразу пошла бойчее и качественнее. Особенно усердствовали мальчишки. И наточив лопатку какой — нибудь паренёк отбегал от верстака к плакатам, размахивал ею, стараясь подражать нарисованным бойцам.
— Вот тебе! Вот тебе, гадина фашистская! Получил?! Ещё получишь! На всех вас, гадов, лопаты наточим!
В общем, народ не унывал, боевой народ был.
Когда раздавался сигнал воздушной тревоги, бежали не в убежища, а на крыши. Вовке не всегда удавалось туда пробиться, старшие ребята частенько сгоняли вниз, тушить зажигалки на земле, которые они сами сбрасывали с крыш.
Но так было не навсегда. Старшие ребята от лопаток уходили на заводы к станкам или в ремесленные училища, там и с зажигалками воевали. А здесь уже Вовка и его сверстники по тревоге бежали на чердак, а оттуда выбирались на крышу, на свой боевой пост. Взрослые гоняли их гоняли, да и рукой махнули — чуть отвернёшься, а они опять здесь, через другое слуховое окно вылезли. И Миша несколько раз поднимался с Вовкой на крышу во время воздушной тревоги.
Во время бомбёжки на крыше совсем иные ощущения, чем внизу, где стоишь и ждёшь когда лопатой, щипцами или багром столкнут тебе зажигалку, чтобы ты с ней расправился, засыпал её песком или утопил в бочке с водой.
Рокот приближающегося бомбардировщика, и вот к нему примешивается свист падающей бомбы, он всё резче, громче, пронзительней, и душа подпадая под власть ему, начинает трепетать и вибрировать. И желание — быстрее бы этот проклятый звук прекратился, и хочется спрятаться. Но на кровле куда от него спрячешься?
Ударит бомба, заколышется земля, задрожат стены у дома, задребезжат стёкла в рамах, и дом зашатается. Наверху, на кровле эти колебания, особенно ночью, в отсвете колышущихся по небу лучей прожекторов, ощущаются такими огромными, что кажется, дом уже раскачивается как метроном и вот — вот рухнет. Поначалу все новички приседали и хватались за выступы кровли, некоторые даже ложились и прижимались животами к железу, боялись упасть. Но вскоре привыкли, и обращали на эти раскачивания внимания не больше, чем старый моряк на качку при свежем ветре.
Однако, узнал о Мишиных дежурствах Валерий Борисович и категорически запретил — за не своё дело не берись, чужого стада не паси.
Говорил Миша Валерию Борисовичу и о Вовке. Как обычно Валерий Борисович расспросил обо всех подробностях про него, записал полностью фамилию, имя, отчество, адрес, кто родители и где находятся. Но, как Миша видел, Вовка по — прежнему оставался в Ленинграде.
Может быть не подошёл по каким — то данным, возможно из — за сестры — не захотели последним ребёнком в семье рисковать.
Старшую Вовкину сестру, девятиклассницу Валентину, или правильнее будет сказать, десятиклассницу, потому что в сорок первом она уже перешла в десятый класс, в начале войны пригласили в райком комсомола на беседу. Вскоре она сказала, что уезжает на оборонные работы.
А в ноябре пришла к ним домой Нина, Валентинина одноклассница и ближайшая её подруга, оборванная и измученная пережитым и усталостью. Рассказала, что им, ей, Валентине и другим девчонкам, которых пригласили в райком для беседы, объявили: для выполнения ответственного задания командования на временно оккупированной врагом территории нужны морально стойкие девушки с привлекательной внешностью.
После недолгого обучения, в основном немецкому языку, их вывели за линию фронта, чтобы они заводили знакомства с фашистскими офицерами и получали от них нужную нашему командованию информацию.
Не прошло и месяца, как начались провалы. Девчонок арестовывали одну за другой, пытали и расстреливали. А четверых, в их числе Валентину, согнав на площадь жителей посёлка, повесили для назидания и устрашения.
Из всей группы Нина одна уцелела, просто чудом. Укрыли и помогли переправиться через линию фронта местные жители и подпольщики.
Больше ничего не сказала. На просьбу рассказать поподробнее, только головой покачала.
— Такое там было… такое… вспоминать не хочется. Страшно. В другой раз… может быть… если смогу…
Недели две спустя зашла ещё раз, попрощаться — уезжает в эвакуацию в Ярославскую область.
Перед Новым годом Вовкиного отца перевели из Ленинграда в другую часть, потому что он совсем отощал, уже еле ходил и опухать начал от голода. Из того, что в полковой столовой давали, ел самую малость, нёс еду домой жене и сыну. И ругал его командир полка, и уговаривал, но запретить не мог. Впрочем, такое происходило не только с Вовкиным отцом, но и со многими военными, чьи семьи жили в блокадном Ленинграде.
Остался Вовка вдвоём с матерью. Может быть и в этом причина, почему в разведку не взяли. А скорее всего оставили его в городе помогать контрразведчикам. Потому что стал Вовка больше времени проводить на улицах с ребятами. Впрочем, он всегда был компанейским парнем, но сейчас, у Миши глаз опытный и он быстро отметил — играет Вовка со своими дружками в основном вблизи мостов, оборонных объектов, воинских частей и в таком месте, что их не очень — то заметно, зато им не только дороги и тропинки видны, но и скрытые пути подхода к объекту. Вряд ли это случайно.