— Вы всё там же живёте?
Этот вопрос разрушает мою иллюзию так же легко, как молоток — стеклянную лампу. Улыбка сползает с моих губ, я непроизвольно делаю шаг назад. Теперь уже точно его любопытство имеет определенную цель, и я сбивчиво спрашиваю, чтобы знать наверняка:
— Зачем?.. Что ты?..
Антон громко вздыхает и потирает переносицу. Этот жест я вижу у него впервые и не знаю точно, как его интерпретировать.
— Понимаешь, — начинает он глухо. — Я так накосячил… с вами обоими.
Я мотаю головой, не желая слышать продолжение. Антон говорит то, что я и предполагала, и мои ноги начинают гореть от желания сбежать подальше отсюда.
— Я бы хотел всё исправить. Извиниться. Начать заново, — он напряжённо смотрит на меня, считывая мои эмоции, которые я не в состоянии скрыть от него.
— Ты хочешь… что? — потрясённо переспрашиваю я.
Пусть я и предполагала это, но, услышав о его намерениях из его же собственных уст, сбиваюсь с ритма дыхания, сбиваюсь с мыслей, сбиваюсь с курса. Мне хочется убежать и — совершенно иррационально — хочется остаться. Не для того, чтобы послушать, как Антон заливается соловьем, а для того, чтобы осознать весь масштаб катастрофы. И я намеренно вновь напоминаю себе «он нас бросил!», чтобы удивление сменилось злостью, которая поможет мне выстоять в этом раунде против него.
— Начать всё заново, — вновь произносит это Антон. — Послушай, цветочек, я повторюсь. Да, я накосячил…
Последнее слово бензином заливает мой внутренний огонёк злости, и я с силой сжимаю руки в кулаки, чувствуя, как эмоции разгораются и требуют выхода.
— Накосячил? — мой вопрос сочится сарказмом. — То, что ты сделал, называется «предательство».
Антон молча кивает, принимая мое обвинение, и делает шаг ближе.
— Но я изменился, ты сама это сказала, — говорит он чуть тише.
— Я имела ввиду, что ты постарел, — презрительно фыркаю я и отворачиваюсь, не умея врать в лицо.
Конечно, он изменился! Все моряки так меняются — становятся крепче, увереннее, мужественнее. От его былой ребячливости и легкости, которые вскружили мне голову пять лет назад, мало что осталось. Теперь Антон превратился в настоящего мужчину, от которого веет силой и выдержанностью, чем-то таким, что заставляет первобытные женские инстинкты встать в стойку, потому что на радаре — идеальный ОН. Тот самый, кто защитит и согреет, кто завоюет и подчинит, кто добудет шкуру мамонта и даст потомство.
Проблема заключается только в том, что своим инстинктам я верить не могу. Они сбоят, откликаясь на его внешний вид, вместо того, чтобы почуять гнилую сердевинку, которую отчетливо вижу я. Он бросил меня, точнее даже нас — меня и сына — потому что море в его душе всегда на первом месте. Или потому что отвечать за свои поступки для него — слишком скучное занятие? Так или иначе Антон может смело отправляться к сиренам или медузам горгонам. Пусть перед ними он красуется, как павлин, пусть с ними он начинает «все сначала». А меня пусть оставит в покое. Я теперь с Максом.
— Почему ты упираешься? — напрямую задаёт мне вопрос Антон и окатывает всю меня своим напряженным взглядом. — Ты же помнишь, как хорошо нам было.
Он делает резкий шаг ко мне, сжимает рукой мой подбородок и дергает его вверх, чтобы я смотрела ему прямо в глаза. В те самые глаза, в которых когда-то сладострастно тонула. Сейчас они уже не так действуют на меня, напоминая не только удовольствие, но и боль.
Оба моих кулака врезаются в его грудь. Я хочу попасть в его солнечное сплетение, но бью мимо, и он ничего не замечает.
— Ты же помнишь? — голос Антона становится чуть ниже, пытаясь подчинить меня себе, прогнуть, продавить.
Он ещё раз резко шагает ко мне, впечатывая мою спину в стену здания и прижимаясь всем своим крепким телом ко мне, не давая места для манёвра моих кулаков.
С моих губ срывается еле слышный вздох — конечно, от неожиданности его движений, а не от растёкшегося по телу жара. Совсем не от его близости, не от желания покориться ему и уж точно не от желания ответить, что я помню.
— Помнишь, — через мгновение отвечает он сам и склоняется ближе к моему лицу. — Так почему ты упираешься?
Я зажата в его стальных объятьях, мои глаза прикованы к его, я вдыхаю воздух, который выдыхает он, и всё это вместе меня и пугает, и раздражает.
— Отвали, — шиплю ему в лицо и резко сгибаю колено.
Изо рта Антона вылетает грубое ругательство, и он отшатывается от меня, сгибаясь пополам.
Я со странным удовольствием нечестного победителя смотрю на него сверху вниз и отлипаю от стены здания.
— Пошёл ты, — ядовито добавляю я и пячусь от мужчины назад. — Не нужно никаких «заново». Забудь. Выбрось это из головы. Откуда вообще эта бредовая идея, мы же просто столкнулись на улице! — в сердцах восклицаю я.
— Не просто, — тихо возражает Антон, медленно выпрямляясь, но не делая ни шага в мою сторону.
Я замираю на месте, вспоминая, как уже видела пару раз проносящийся мимо хромированный мотоцикл. Он говорит об этом? Он… он следил за мной?
— Полный блэкаут, — шепчу себе под нос я и, круто развернувшись на пятках, уношусь прочь так быстро, как только могу.
Ветер бросает мне в спину легкий смешок, но я заставляю себя поверить, что это обман слуха.
Глава 13
— Ответь-ответь-ответь! Ну ответь же! — бормочу я себе под нос, прижимая мобильник к уху и вышагивая по своему кабинету.
Сейчас он кажется мне клеткой — слишком маленькой, чтобы нормально пройтись, но зато безопасной и надёжной. Здесь я точно не врежусь в своё прошлое, не споткнусь о воспоминания, не окунусь в забытое. И здесь же стоит кресло с той желтой подушкой, которую я подоткнула Максу под бок, когда он уснул. Я гипнотизирую эту подушку, надеясь, что он возьмёт трубку, что он ответит на мой звонок, что он спасёт меня от погружения в неизвестность.
Но вызов автоматически сбрасывается после минуты гудков, и я с недовольным стоном плюхаюсь в кресло.
— Как не вовремя, Макс, — тихо негодую я, хватаясь за голову.
Мой взгляд цепляется за ноутбук, и его закрытая крышка вызывает во мне волну разочарования. Я не пишу уже сутки — не пишу, как тогда, когда познакомилась с Антоном. Он странным образом действует на мою музу — что тогда, что сейчас — будто блокируя ее, удерживая ее крылья жестким захватом, закрывая ее глаза чёрным пыльным платком. Ей больно. Мне больно. Но я никак не могу помочь. Образы Вероники и Джеда размыты и нереальны. Сейчас они кажутся мне неестественными и скучными героями. Я не понимаю, зачем вообще начала писать о них? Мне нечего сказать больше — ни своей аудитории, ни самой себе — и я встаю и понуро бреду на кухню. В холодильнике стоит давно открытое белое вино, и я пью его залпом. На вкус оно как выдохшийся спирт, и я с отвращением морщусь, но продолжаю пить.
Мыслями я вновь возвращаюсь на утреннюю улочку и вновь вижу Антона. Он привлекателен, действительно привлекателен, и я знаю, что если он вновь попробует меня очаровать, то у него, возможно, получится. Мне сложно противостоять ему, когда он улыбается, когда радостно смотрит на меня, когда выглядит уверенным героем. Я отдаю себе в этом отчёт — я могу ему сдаться. Если он приложит усилия, если постарается, то я могу и откинуть прочь его прежние поступки и принять его…
Я давлюсь вином и ошарашено прикладываю холодную бутылку ко лбу. Что это за бредовые мысли? Я нехочу принимать Антона! Может мне и хочется отомстить ему и бросить его в ответ, но быть с ним по-настоящему я не хочу. Я хочу быть с Максом! Но он не берет трубку…