Я закусываю губу, услышав это имя, и понимаю, что сейчас сюда ворвётся сын. Маргарита Петровна, наверное, сказала ему, что у меня гость, и Тим сходу решил, что это Макс.
Мой взгляд пересекается со взглядом Антона, и в нем я вижу бурный коктейль из презрения, обвинения и обиды. Он как-то слишком быстро понимает происходящее и вместо того, чтобы всё-таки с нетерпением ждать момента, когда перед ним появится его сын, он сверлит меня глазами с осуждением за то, что… Но за что? За то, что мой сын знает имя моего друга? За то, что он нашёл с ним общий язык? За то, что именно Макс пару раз проводил время с Тимом? Ну, так за всё это стоит осудить самого Антона, а никак не меня. Это был его выбор, неужели теперь ему не нравятся последствия его поступка?
Дверь в кабинет распахивается, и на пороге появляется Тимур — в футболке с динозавром и в шортах. Его глаза светятся радостью, а слова сыпятся, как M&M’s из перевёрнутой упаковки.
— Макс, пойдешь послезавтра со мной на?.. Ой.
Тим останавливается на месте, как вкопанный, и кидает на меня смущенный взгляд.
— Я думал, это Макс пришёл, — виновато объясняет он, разглядывая гостя.
Я не переживаю, что он заметит сходство между ними, потому что его нет. Мой сын родился моей точной копией в мужском варианте по заверению всех родных и знакомых.
— Нет, милый, — отвечаю я, успокаивающе поглаживая Тимура по руке. — Но ничего страшного.
В коридоре маячит Маргарита Петровна и одними губами шепчет мне извинения за то, что не удержала Тима в детской. Я улыбаюсь ей, понимая, что удержать Тима, когда ему что-то нужно, — это нечто из области фантастики.
— Антон, — представляется наконец мужчина, вставая на ноги и протягивая руку сыну.
— Тимур, — пожимает его крупную ладонь ребёнок. — Вы тоже книжки пишете?
— Нет, — качнув головой, отвечает Антон. — Я служу во флоте. Плаваю на кораблях.
Я приподнимаю брови, удивленная настоящим временем глаголов. Ведь он уже не плавает, почему в таком случае врет?
— На больших? — с придыханием спрашивает Тим.
— На очень больших.
— Кла-асс… А меня вот мама всё обещала в порт сводить, но никак не сводит, вечно занята! — сразу сдаёт меня с потрохами сын, и я немного краснею.
— Вечером решим, когда пойдём, ладно? — быстро отвечаю я, рукой подталкивая сына к выходу.
— Я могу вас сводить, — предлагает Антон, и у Тима загораются глаза.
— Это ни к чему, — скороговоркой отвечаю я. — Тимош, вечером поговорим, ладно? Беги к няне.
Сын нехотя выходит из комнаты, и я замечаю, как Антон кивает ему на прощание. Мужчина ещё некоторое время стоит на ногах, глядя на закрытую няней дверей, а затем вновь садится напротив меня.
— Значит, пишешь книжки? — задаёт вопрос он, и я понимаю, что Антон даже не знал, чем я занимаюсь.
Мне неприятно это осознавать, и я тут же делаю ответный выпад:
— Значит, плаваешь на больших кораблях?
Антон вздрагивает и отводит глаза в сторону. По его лицу я понимаю, что моя стрела попала точно в цель, и я жду его реакции. Он потирает рукой переносицу и как-то глухо отвечает:
— Просто пока я не могу найти себя. Не знаю, куда податься. Там, где я хочу быть, я больше не нужен. А отвечать сыну, что я ничем не занимаюсь, — плохой вариант.
На секунду мне становится его жаль. По-настоящему жаль, потому что не иметь возможности заниматься любимым делом действительно больно. Оказаться в подвешенном состоянии — тоже больно. Перестать быть нужным там, куда хочется попасть, — ещё больнее. И жить, со всех сторон окружённым болью, — невероятно тяжело.
Не задумываясь, я наклоняюсь вперёд и кладу ладонь на его колено в знак поддержки. Антон смотрит на мою руку, а потом аккуратно поднимает ее и подносит к своим губам. Его поцелуй, мягко запечатлённый на тыльной стороне ладони, обжигает меня так сильно, будто я этой самой рукой вытащила раскалённый камень из костра. Я резко вырываю руку и вскакиваю на ноги, чувствуя смятение на душе и хаос в мыслях. Почему у этого крепкого мужчины такие мягкие губы? Почему одно невинное прикосновение сбивает сердце с ритма? Почему эти голубые глаза смотрят на меня так напряжённо, так давяще?
Я разворачиваюсь на пятках и стремительно распахиваю дверь кабинета.
— Тебе пора.
Антон медленно поднимается на ноги, делает шаг ко мне и останавливается передо мной. Не вплотную, но и не так далеко, как следовало бы. Я втягиваю носом аромат свежести его одежды, и это мигом отрезвляет меня. У этого мужчины уже есть та, что стирает его вещи. Я ему ни к чему. И он мне ни к чему. Моя реакция — это лишь память тела.
— Обещай подумать, — тихо произносит он, не касаясь меня, но задевая своим дыханием.
— Нет. Уходи, — решительно качаю головой я.
Антон хмурится, недовольно поджимает губы, но всё-таки поворачивается и выходит в коридор. Больше он ничего не говорит, напоследок лишь окидывая меня своим серьезным взглядом.
«Не отступится», — мелькает в моих мыслях, и я закрываю за ним дверь.
Глава 19
— Тимош, не крутись, кушай спокойно. Мы и так опаздываем в садик, — я кладу руку на плечо сына и пытаюсь его утихомирить.
Сегодня необычное утро, потому что няня заболела, и это означает, что я сама должна собрать и отвести ребёнка в сад. Я раздосадована тем, что пришлось отложить очередную главу про Веронику, тем, что долго не могла разбудить Тима, тем, что молочная каша убежала из кастрюли, пока я резала сыр. Всё шло из рук вон плохо этим утром, и мое внешнее спокойствие стоило мне огромных сил.
Тимур, наконец, принимается за кашу, а я скорее пью свой капучино — пока не остыл и пока что-нибудь снова не попыталось вывести меня из себя.
Рядом за столом сидит Кира, она ест клубничный йогурт и не отрывает глаз от экрана телефона. Она в наушниках и не слышит, как Тим просит ее дать ему хлеб. Я привстаю, дотягиваюсь до корзинки с хлебом, пододвигаю ее к Тимуру и, уже усаживаясь на место, задеваю локтем чашку с кофе. Коричневый напиток выливается прямо на мои бежевые штаны, и мне требуется секунд пять, чтобы не взорваться, не психануть, не сорваться при сыне. Я молча смотрю на расплывающееся пятно и убеждаю сама себя:
— Хорошо, что я уже успела выпить большую часть. Хорошо, что кофе был не горячий.
— Штаны грязные, да, мам? — подбрасывает дров Тим, с интересом высматривая через стол кофейное пятно.
— Хорошо, что у меня есть другие штаны, — со вздохом отвечаю я и иду переодеваться.
Когда я возвращаюсь на кухню, то вижу, что Тимур почти доел, и что Кира смотрит на меня каким-то странным взглядом — смесь испуга и собственной вины. Похоже, это никуда негодное утро продолжается.
— Что случилось? — спрашиваю я ее сразу.
— Лиль, ты только не злись… — бормочет девушка и протягивает мне свой телефон, отключая наушники.
На экране — запись телевизионного шоу. Мои глаза сразу цепляются за Майю, она сидит на красном диванчике и мнёт в руках платок. На соседнем диване сидит, видимо, ведущий и задаёт ей вопрос:
— И ничего не предвещало?
— Нет, — расстроенно отвечает Майя. — Я всегда старалась быть для него идеальной… Даже тогда, когда он украл мою книгу, я не стала поднимать шум. А теперь, когда Макс ушёл к другой… Понимаете, я ведь его так любила, — слезливо поясняет она. — Мне, конечно, друзья намекали… Но я никому не верила, думала, что он работает и потому редко бывает дома, — Майя шмыгает носом. — Но когда мне прислали это фото, я просто не смогла больше закрывать глаза на его подлость!
На экране крупным планом появляется кадр, сделанный на этой самой кухне. На нем — Кира, Макс и я. Качество фотографии не самое лучшее, но лица вполне узнаваемы.
— И вы знаете, кто она? — спрашивает между тем ведущий теле-шоу.
— Конечно! Это Лилия Страстная, — фыркает Майя. — Ещё одна писательница. Вдвоём с Максом они составят прекрасную пару, — в ее голосе сочится столько яда, что впору делать заготовки на зиму. — Он крадет чужие книги, а она — чужих мужей!