Глава 28
Соблюдать постельный режим в гостях легче легкого. Обо мне заботятся, как о родном человеке — приносят на второй этаж еду и книги, болтают со мной и развлекают Тимура. Я наслаждаюсь вынужденным нахождением в постели и пишу урывками, когда остаюсь одна.
В моём романе Пол всё сильнее вытесняет Джеда. Вероника предстаёт перед новым парнем в выгодном свете — почти без масок, почти искренняя, почти честная — и она безумно нравится ему такой. Он не готов делить ее с кем-то, не готов быть вторым и не желает быть с кем-то ещё, кроме неё. Пол даже немного ревнив, и это очаровывает Веронику. Никто раньше ее не ревновал и не пытался украсть ее у всего мира. Джед чувствует изменения в ней, но не придаёт им значения, полагая, что девушка всегда будет рядом с ним, всегда будет готова встречаться с ним в его свободное время. Но она уже пропускает его звонки и всё чаще думает о другом.
Мне немного стыдно перед Джедом за то, что ему ещё придётся пережить, за то, что он уже не сможет вернуть Веронику, за то, что даже их долгожданный поцелуй ни на что не повлияет. Джед хватится ее слишком поздно, и это будет серьезным ударом для него.
Макс проводит этот день дома, бесконечно созванивается с кем-то и решает проблемы по видео-связи. Мне нравится слышать его голос из соседней комнаты, нравится слышать его шаги, нравится знать, что он рядом. Раз в час он заботливо мажет мой левый бок каким-то новым гелем из рекомендаций врача, и я прилагаю усилия, чтобы не умолять его скользнуть ладонью дальше. Я помню про свой сильный ушиб, про родителей Макса и про Тимура где-то поблизости, но это томление, это оттягивание момента близости всё сильнее сжимает мою внутреннюю пружину самоконтроля.
Его кожа, его дыхание, его тепло — всё это так близко и так недоступно, что мое сердце учащается от одного лишь нашего случайного касания. И я вижу, что для Макса это тоже не легко. Он, словно дикий зверь на охоте, уже готов к прыжку, уже весь подобрался и нацелился и только ждёт удобного момента. Его глаза — и без того тёмные — затягивают меня своей чернотой каждый раз, когда мы пересекаемся взглядами. В них я вижу рьяную клятву любовника даровать мне все наслаждения мира, исполнить любую мою прихоть в обмен на полную отдачу. И я знаю, Макс видит мое молчаливое согласие — по моим глазам, по моим губам и по всему моему телу.
Он не выдерживает первым и с громким щелчком захлопывают тюбик с лекарством. Порывистые шаги в сторону — и вот между нами уже спасительные метры. В попытке отвлечься Макс смотрит на мой открытый ноутбук и замечает текст книги.
— Ого, а ты много написала, пока я был занят.
Он садится за стол и углубляется в чтение, а я тревожно поджимаю губы. Мы с ним не говорили о книге всё это время, и Макс пока не знает о новом сюжетном повороте. Возможно, ему не понравится, и я готовлюсь защищать своё творение. Готовлюсь отстаивать свою позицию, готовлюсь отбивать его атаки. Макс, наверняка, будет защищать Джеда — ведь он пишет от его лица, и ему будет обидно оставить своего героя в проигрыше в финале.
Я внимательно смотрю на своего соавтора и замечаю первые признаки неудовольствия — он хмурит брови, сжимает челюсть, поднимает голову и читает мой текст будто бы свысока. В глазах — холод, на губах — злость.
Макс ускоряется, быстрее проматывает текст мышкой, перескакивает со строчки на строчку и, дочитав до конца, резко вскакивает со стула. Он смотрит на меня — с негодованием, со всполохами гнева, с порицанием — но не говорит ни слова. Я выдерживаю его яростный взгляд — пусть это и не просто — и, кажется, побеждаю. Макс разворачивается и выходит из комнаты, громко хлопнув дверью.
Я глубоко вздыхаю. Наверное, ему потребовалась вся его сила, вся выдержка, чтобы ничего мне не сказать. Мне хочется увидеть, что Макс будет делать дальше — опять уедет? Он будет уезжать каждый раз, когда что-то будет ему не по нраву?
Я выглядываю из окна второго этажа и сначала замечаю Тимура, который со всей детской ответственностью поливает водой из шланга цветочные кусты и садового гнома. Потом в поле моего зрения попадает Макс, вышагивающий, как генерал на плацу. В каждом его движении, в каждом взмахе руки виден его посыл — не подходи! Но мой сын ещё не умеет так легко читать других людей, и поэтому, притаившись за кустом, внезапно обливает Макса водой.
Мужчина замирает на долгие секунды. Вместе с ним замираю и я. Детские выходки не всегда воспринимаются, как детские. Не всегда на них отвечаешь улыбкой вместо окрика. Не всегда поддаешься шутливому веселью.
Чуть поодаль я замечаю Стаса, и это успокаивает меня. Если Макс и выйдет из себя, то его отец сможет образумить его.
Тимур высовывается из-за куста, с любопытством глядя на Макса, а тот… вдруг подхватывает другой садовый шланг и окатывает мальчика водой с головы до ног. Их дружный хохот привлекает внимание Стаса, и вот они уже с двух шлангов обливают водой самого старшего мужчину.
Мое лицо озаряется улыбкой. Их общее веселье до того заразительно, до того радует мои глаза и душу, что мне не хочется желать ничего другого. Только жить в этом доме, рядом с этими людьми, в этой дружелюбной обстановке — и творить свои истории.
Я беру ноутбук и ложусь с ним на кровать. Вдохновение зарождается яркими искрами в моей голове и потрескивает ёмкими фразами, остроумными ответами и внезапными событиями, которые отпечатываются на экране и ведут героев вперёд.
Чуть позже ко мне приходит Макс. Он из душа, и от него приятно пахнет мужским шампунем. Он садится на кровать, берет мою ладонь и переплетает наши пальцы.
— Ты сильно изменила сюжет, — говорит он ровным голосом, и я киваю.
— Да.
— Почему ничего не сказала?
Я молчу в поисках хорошего ответа. Не сказала, потому что ты был занят? Да, но не совсем. Потому что не хотела спорить? Да, но опять не это главное.
Я вздыхаю и поднимаю глаза на Макса. Он смотрит на меня и ждёт. Ждёт прямого ответа на прямой вопрос, и я признаюсь.
— Потому что не ощущаю этот роман нашей книгой. Да, мы подписали договор, и ты пишешь главы от лица Джеда, но… всё равно это моя книга. Я не могу… — мне приходится подбирать слова, чтобы верно описать свои ощущения. — Не могу оторвать ее от себя, не могу разорвать ее на нас двоих. Не могу поделиться ею с тобой. Она — только моя. Прости.
Последние фразы я говорю тихо и опускаю глаза вниз. Во мне горят стыд, смущение, неловкость и в то же время — облегчение от наконец высказанного. Я вспоминаю, как с самого начала боролась против идеи соавторства, и понимаю, что неосознанно поступала правильно. Возможно, с другой книгой было бы легче, но эта — «пролежавшая» в моей голове несколько лет — эта история только моя.
Макс обхватывает рукой мой подбородок и поднимает его так, чтобы видеть мои глаза.
— Ты как-то раз сказала, что любовь — она не про откровенность, и что порой нужно уметь умолчать о чём-то, — его голос тихий, и слова нежно касаются моего сердца, как лепестки роз. — Так вот, ты была не права. Любовь — это умение принимать всё откровенное. Потому что откровенность и искренность между двумя людьми — это самое ценное, что может быть.
Слова Макса отзываются во мне чем-то таким теплым, таким родным — словно он говорит то, что я давно знала, но отчего-то позабыла. Его мысли кажутся мне до боли верными, до слез правильными и до головокружения идеальными.
Я порывисто тянусь к нему и попадаю сразу в его крепкие объятия, которые своей силой и своей нежностью добивают меня окончательно.
— Я люблю тебя, — шепчу тихо и внезапно для самой себя.
Тело Макса напрягается, будто я сказала что-то не то, но потом он сжимает меня ещё крепче, забывая про мою боль в боку, и я жмурю глаза из-за неё… или из-за его ответных слов.