- Наверное, в прошлой жизни я была страшной грешницей, - шёпотом сказала я. - А в этой жизни... вот... расплатилась. - Пересохшие, трескающиеся губы растянулись в улыбке. - Единственное, чего я не могу понять - почему я? За что?
- За то же, что и Марина. И Катина мама. И годовалые дети, - краем глаза я видела, что он опустился на колени - так, чтобы наши лица оказались на одном уровне. - Это не наказание. Это мутация клеток. Ваша бедность. Халатность врачей. Все эти факторы сошлись - и вот ты здесь, - он пожал плечами. - Всегда лишь неудачное стечение обстоятельств.
Я покосилась на него:
- И всё?
- Да. И всё.
- А как же то, что нашими жизнями кто-то управляет? Судьба там? Бог?
- Мне нет пути так далеко, чтобы знать точно, - он качнул головой, и этот жест был исполнен бесконечного изящества. - Но, думаю, он бы не хотел, чтобы ты умирала.
Вместо смешка изо рта вырвалось шипение:
- Тогда почему он меня не спас, раз не хотел бы?
- Потому что у него есть и другие дела, помимо того, что дёргать за ниточки каждого человечка, живущего на одной из миллиарда населённых планет, - он улыбнулся. - Меня всегда забавляло, как много люди мнят о себе. Как много думают, пишут и говорят о том, кто выше их. Как пытаются понять мотивы его поступков, равняя его с образом и подобием своим, - один уголок рта его дёрнулся, и улыбка обратилась в усмешку. - А больше всего меня забавляло то, что правду они никогда даже представить не смогут.
Я помолчала.
Странно, но мне стало немного легче.
- Ты можешь уйти сейчас, - он положил ладонь на одеяло - совсем рядом с моей рукой, почти касаясь. - Пока ещё не слишком больно.
- Нет, - я сглотнула, и больное горло обожгло калёным железом. - Нет.
- Глупенькая девочка, - улыбка его стала шире. - Что ж, я подожду.
Той ночью мне снилось, что я всё-таки приняла его руку. Я встала с койки, и убогая палата исчезла. Он коснулся моих волос, сжал мои пальцы, улыбнулся мне - но лучшим его подарком было отступление боли.
Поступь моя была легка, когда я следовала за ним; мы шли по лунной дороге, и под нашими ногами блестели звёзды.
А потом я вспомнила, куда мы идём - и проснулась от ужаса.
За окном было темно, но в палате горел свет. В больницах подъём ранний, так что мои соседки уже проснулись и теперь ожидали прихода медсестёр.
И они не обращали ровно никакого внимания на то, что на окне сидел он.
И улыбался.
Когда тем же утром ко мне наконец-то пришёл здешний врач-гематолог, я узнала, что за эти выходные количество лейкоцитов в моей крови зашкалило за триста тысяч.
С тех пор он больше не уходил. Я старалась не смотреть на него, старалась забыть о том, что он рядом - но всё равно чувствовала его присутствие.
Иногда днём он исчезал с окна, но мне казалось, что я вижу на подоконнике тёмную, едва заметную тень. С красным отливом.
По ночам, проснувшись, я видела его стоящим над моим изголовьем или сидящим на крае моей койки.
- Всё ещё не хочешь умирать? - спрашивал он каждую ночь.
Химию с таким количеством лейкоцитов начать не могли: мне давали капсулы с гидреей, которые вроде должны были это количество уменьшить. А пока мне вливали донорскую кровь, пакет за пакетом. Я жила исключительно ей - потому что своей крови у меня фактически не было.
Порой у меня почти вызывала улыбку мысль, что я почти вампир.
Только вот вампиры живут вечно.
- Всё ещё не хочешь умирать? - спрашивал он каждую ночь. Без досады, без настойчивости.
Руки стали жёлто-фиолетовыми от сплошных синяков. Голова раскалывалась. Тошнило от любого запаха, раздражали любые звуки. Есть не хотелось, глотать было больно, зато мучила жажда. Родители накупили в аптеке специального жидкого питания. Дико дорогого.
- Всё ещё не хочешь умирать? - спрашивал он каждую ночь. Без досады, без настойчивости. Просто и спокойно.
А я каждую ночь мотала головой. В глазах - песок, в горле - пергамент; сгустившаяся кровь отказывается течь по венам, скудные слёзы - катиться по щекам, стон - срываться со спекшихся губ.
Всё вокруг превратилось в выжженную пустыню, и не осталось ничего, кроме как заставлять себя есть, дышать, жить.
К чести врачей, за мою жизнь боролись, и боролись отчаянно. Здесь не боялись испортить статистику: она и так была не слишком-то приличной.
В четверг одну из моих соседок - ту, что ровесница моей мамы - увезли в реанимацию. Только полчаса назад, лёжа под капельницей, она пыталась накормить меня выпечкой из церковной лавки и убедить в том, что надо обязательно молиться на ночь - а потом вдруг ей стало так плохо, что еле дотянулась до тревожной кнопки.
Обратно в палату её привезли ближе к полуночи, но она почти не соображала, что происходит вокруг: только стонала.