— А я, Лесечка, оправдываю затраты. Ты вообще в курсе, сколько это дерьмо стоит? — Лукьянова обвела пьяным взглядом нарядный сад: ряды складных стульев, украшенный папоротником, анемонами и красными маками, проход, и пышную белоснежную цветочную арку. — О, а за эту чушь папочка вообще отказывался платить, — она ткнула в цветочные облака над головой, сотканные из бесчисленного количества связок глицинии. Флористы-декораторы убили на воплощение этой её мечты почти четыре дня. Подумать только, целых четыре дня! А отцу Стаса понадобилось не больше минуты, чтобы сообщить, что его драгоценный сыночек сбежал.
Милана поморщилась, вспомнив подобострастные «оправдания» несостоявшегося свекра, и опять отхлебнула обжигающий виски.
— Блин, еще и дождь начинается, — не проникшись речами подруги, недовольно протянула блондинка. — Так, Милка, вставай, давай! В доме пострадаешь! Заодно и переоденешься…
— Видишь. Даже погода против нашего брака, — запрокинув голову к цветочным гирляндам, протянула Лукьянова. Мелкие капли дождя вместе с опадающими лепестками касались её лица и волос. — А я ведь люблю его, Лесь. Может неправильно, может слишком эгоистично, но люблю же… — девушка прикрыла глаза, сдерживая горькие слезы. Где-то под ребрами больно билось разбитое сердце. — За что он так со мной, разве нельзя было по-нормальному?
— А ты сама-то, Мил, по-нормальному с ним обошлась? — Леся встала и поплотнее запахнула тонкий палантин. — Я же сто раз говорила тебе — насильно мил не будешь!
— Но ведь он тоже любит меня! — Милана с раздражением смахнула со щеки лепесток и перевела взгляд на подругу. — Я знаю! У него же вся комната моими картинами увешана! Понимаешь, моими! До сих пор!
— И что с того? С собой он чего-то эти картины не взял, когда сматывал от тебя. Пойми ты уже, наконец, что Стас — это напрасная трата времени и нервов. Тебе нужен нормальный мужик, Лукьянова. Любящий, верный мужик!
— А мне не нужен нормальный и любящий, — упрямо повторила Мила, делая новый глоток виски. — Я же мазохистка, Лесечка!
— Ты чокнутая, — угрюмо отозвалась та и, подавив тяжелый вздох, накинула палантин на голову. Дождь с новой силой забарабанил по их ненадежной цветочной сени, безжалостно обрывая соцветия глицинии. — Мил, я тебя очень прошу, пойдем в дом, а? Простудишься же!
— Вот и отлично! — кивнула Лукьянова, продолжая опустошать бутылку. — Заболею и сдохну! Все равно я никому не нужна.
Леся вздохнула, с жалостью разглядывая подругу. Уставшие, воспаленные глаза, потекший макияж, дрожащие руки. Она вспомнила, какой счастливой Милана была сегодняшним утром. Как сияла её улыбка. Как играли милые ямочки на щеках…
— Убила бы твоего Сереброва, — зло бросила блондинка. Какой бы плохой Мила не была — такого она не заслуживала. — Ладно, я тогда за зонтом и курткой сгоняю, что ли. Простынешь ведь…
Милана вновь осталась наедине с бесполезными свадебными декорациями и початой бутылкой пятидесятилетнего «Макаллана».
- Скотина, даже не попрощался со мной, — раздраженно прошептала она, разглядывая помолвочное кольцо с огромным бриллиантом, которое ей якобы подарил Стас. Ложь. Всё вокруг было ложью. Её больной выдумкой. И его она, получается, тоже выдумала… — Ненавижу! — Милана с отчаянным рыком, содрала украшение с безымянного пальца, и запустила то в нарядную арку. Место, где они со Стасом должны были принести друг другу клятвы. — Ненавижу! — следом за кольцом полетела бутылка. — Ненавижу, ненавижу, ненавижу!
Девушка всхлипнула и уткнулась лицом в пышную юбку. Капли дождя нещадно жалили обнаженную спину, но она почти не чувствовала их холода. Ничего не чувствовала, кроме как дикой агонии разбитого сердца.
Милана никак не могла понять, за что? Почему он так чудовищно с ней обошелся? Не только бросил её, а еще и унизил. Позволил ей организовать свадьбу, пригласить гостей, надеть платье и фату, чтобы в итоге выставить перед всеми полной дурой.
Жестоко. Расчетливо. И так не похоже на её Стаса…
При последней мысли в голове что-то щелкнуло. Милана вдруг оборвала свой надрывный плач, икнула, и резко выпрямилась.
— Так всё, Лукьянова, — рядом с ней опять возникла запыхавшаяся Леся. В одной руке девушка сжимала костяную ручку большого черного зонта, а во второй — вязанное нечто. — На вот, накинь и пойдем, — на колени Миланы упал серый кардиган. — И учти, если ты сейчас же не встанешь…
— Да иду я, Лесечка. Иду, — Мила резво соскочила со складного стула и, проигнорировав предложенное место под зонтом, зашагала в направлении огромного особняка. Ей нужно было как можно скорее попасть в отцовский кабинет.
— Вы прибыли в пункт назначения, — звонко известил навигатор девичьим голосом.
— Благодарю! — горячо поблагодарила шатенка, и невольно скривилась — горечь от принятой таблетки по-прежнему саднила на языке.
Криво припарковавшись, Милана заглушила мотор и вперилась взглядом в горящие окна больничного корпуса. Где-то там, на высоте третьего этажа, находилась та, что посмела перекроить её судьбу… Лукьянова пьяно усмехнулась. И как она сразу не догадалась? Девчонка. Во всем была виновата мерзкая плутовка из клуба!
Не будь её, всё сложилось бы иначе. Не будь танцовщицы, она бы сейчас сидела за праздничным столом рядом со Стасом и с вежливой улыбкой слушала пафосные речи гостей… Или бы целовалась с ним под крики «горько!»… Или бы просто танцевала в его нежных объятиях…
Но Катерина Сватова существовала. Спала, ела, дышала, и как ни в чем не бывало правила чужими жизнями. Вот почему Стас так и не смог смириться с их женитьбой. Почему говорил ей все те жестокие, обидные слова. Почему бросил её, как какую-то дворнягу, за несколько часов до свадьбы. Наверняка шлюха всё это время мутила воду и настраивала Сереброва против нее.
— Катя-Катерина, маков цвет, — слегка заплетающимся языком пропела Лукьянова и расхохоталась. Решение, пришедшее ей в голову ещё там, в нарядном саду, показалось необычайно простым и точным. Как дважды два. — Без тебя мне сказки в жизни нет, — девушка подхватила с соседнего сиденья пистолет, прежде украденный из кабинета отца, и спрятала его в потайном кармане свадебного платья, которое так и не удосужилась переодеть.
Продолжая напевать, Лукьянова выбралась из машины и поежилась, стоило холодным каплям коснуться её разгоряченной кожи. Дождь подгонял: не оставлял шанса на сомнения, заставлял уверенно идти вперед. Юбка тихо шуршала, волочилась тряпкой по брусчатке, тяжелый пистолет неудобно оттягивал карман, ударяясь при каждом шаге об бедро, а фата насквозь промокла и неприятно липла к спине. Наконец, девушка шагнула под широкий козырек здания и застыла. Сквозь огромные светящиеся окна проглядывал просторный больничный холл с пустующей стойкой регистрации. Милана глупо захихикала — Катерине Сватовой определённо сегодня «везло», — и сунула руку в карман. Металл оружия знакомо холодил кожу и придавал небывалой уверенности. Метр… Два…. И вот она уже почти касается ручки входной двери и тут же опрометью бросается к ближайшей колонне…
Дверь, в которую Мила так и не вошла, открылась. Раздались шаги, а следом — голоса. Мужской и женский. Её голос. Милана точно знала, что это она — Серебровская шлюха. Пусть и видела её лишь мельком, но лицо той, что разрушила её жизнь, она узнает даже под жестким кайфом.
Тем временем разговор на крыльце набирал обороты. Лукьянова прислушалась и, сдерживая новый приступ смеха, зажала рот ладонью. Парочка выясняла отношения. Банальщина! Забавляясь, девушка притихла, пытаясь вникнуть в суть чужих страстей. Однако ей быстро наскучило, и она решила «явить себя»…
Вышло эффектно. Но когда она достала пистолет, получилось еще эффектней.
Чего только стоили перекошенные лица парня и девицы! Они боялись. Мила чувствовала их страх всем нутром и упивалась им. Честно сказать, она никогда не понимала отцовскую страсть к охоте. Ей часто становилось жаль невинных животных, которые вынуждены были расставаться с жизнью в угоду кому-то. Однако теперь Милана поняла…