-- Преувеличиваешь.
-- Самую малость, -- расплылась в улыбке темнокожая красотка.
На ней был белый, ярко контрастирующий с идеальной шоколадной кожей купальник. Рензо откровенно облизывал взглядом её завораживающие формы. В Омале гармонично сочетались хищное, почти первородное начало, и напускной светский лоск.
-- Мы были детьми.
-- Да, Атлас. Пришлось рано повзрослеть.
-- Помню своего первого. Сономит. Высокий, кряжистый. Казалось, он весь связан из древесных кореньев или типа того. Бежит, рычит. Патроны у него кончились. А у меня автоматический пистолет, и сама Асмилла не знает, сколько там, в магазине, осталось. Мне страшно. Помню, ноги тряслись ого-го. И я машинально вскидываю оружие и несколько раз спускаю курок. Раз пять, не меньше. Зажмурился даже. Кошмар. Тот парень завалился на меня. Я вскрикнул. Замер. А когда открыл глаза, понял, что он не дышит, и лишь тяжёлой тушей налегает на мою грудную клетку. Я вылезал из-под него минут десять. Диву даюсь, как меня за это время никто не подстрелил. Не знаю, но почему-то я часто вспоминаю первый раз. Быть может потому, что тогда ещё я был способен на остроту чувств. С годами прошло.
-- Ты не такой уж и старый, -- заметила Омала, с суши ухватила свободной мокрой рукой бутылку с молоком, дала Атласу попить.
-- Верно. Но как-то быстро дряхлеешь, начиная убивать в пятнадцать лет, -- вытерев губы, проговорил Рензо.
-- Ты любишь её? -- вопрос прозвучал слишком громко и до жути неестественно.
-- Кого?
-- Джулию. Ты бредил во сне. Просил прощения. Молил её о чём-то.
-- Я виноват перед ней.
Омала закусила свою пухленькую губу и сказала:
-- Когда мужчина вспоминает о женщине, находясь в диком жаре, значит, она для него чего-то да стоит.
-- Наверно, ты права.
Рензо опустил веки. Ему хотелось вызвать в памяти обнажённый образ Джулии, но не удавалось. Что-то загородило солнце. Атлас открыл глаза. Перед ним стояла обнажённая чёрная богиня. О таких слагают легенды, за их благосклонность проливают кровь. Его член шевельнулся и пошёл на подъём.
-- Надо же, -- прошептала Омала Пандерибе, приблизившись к его губам, -- достаточно одной картинки. А что будет, если к тебе прикоснуться?
-- Я вообще не думал, что он на что-то способен, -- сыронизировал Рензо, -- хвала Асмилле, я ещё в строю.
-- Говорю же, ты истинный воин, -- сказала Омала и поцеловала его в губы.
Сладкий, сочный, поцелуй полный живительной силы. Его давно так не целовали. Его никогда так не целовали. Джулия не в счёт. Джулия здесь ни при чём. Она в другой реальности. Она далеко. Жива ли она? Атлас отстранился. Член поднялся до упора и стал каменным.
-- Поцарапаешься. Моя кожа стала жёстче.
-- Персик или абрикос. Даже лучше, чем когда-то.
Омала снова коснулась его губами в области шеи, стала спускаться вниз, облизывала его соски, проводила языком по коже. Прикоснулась к древесной корке затянувшегося шрама, оставшегося после злосчастной алебарды. Рензо поднялся на руках, почти выбравшись из воды. Омала добралась до его главного органа, чмокнула в головку и обволокла своими ротиком так плотно, что Рензо всхлипнул от нахлынувшего удовольствия.
-- За что, Омала? У меня рабское положение, -- прохрипел Рензо.
Омала не ответила. Её движения стали ритмичнее, к губам она добавила манипуляции руками. Тонкие, аккуратные пальцы искусно орудовали с его яичками. Оторвавшись, Омала поднялась вверх, её груди коснулись его кожи.
-- А если люблю? -- спросил Рензо.
-- И не в первый раз, -- на ушко пропела темнокожая богиня. -- Однажды и мы любили друг друга.
Пространство замерло. Воспоминания рваными всполохами продирались к сознанию.
-- Расслабься, -- она оперлась руками в его плечи, опрокинула голову, её коса оказалась на пышной груди.-- Я не обязываю. Просто побудем настоящими.
-- Омала, не обижайся, но я не могу, -- выпалил Рензо и отвернулся.
Разумеется, он хотел её как мужчина, который ценит красоту женщины. Но он оказался не в силах предать свои муки, в которых только мысли о Джулии вытягивали его из пропасти самоубийства. Рензо слишком сильно полюбил белокурую дерзкую девчонку, которую, быть может, уже никогда не увидит.
Омала промолчала, легла рядом и прижалась к плечу Атласа. Он её нежно обнял.
-- И ты прости, -- только проговорила она и прикрыла глаза, отдаваясь полуденному солнцу.
Где-то на небе мог пролететь легендарный стердастос -- колоссальных размеров птица-исполин с роскошными крыльями и пёстрым окрасом. Или могла мчаться целая военная эскадра, выдавая гул в тысячи децибел. Но двоим, обосновавшимся у подножия хребта стердастосов, было всё равно. В тишине они наслаждались общением, которое возможно только между родственными душами.
Пикап вернулся в деревню к закату. Местные суетились, готовился пир.
-- Что празднуем?! -- выкрикнув аборигена, спросила Омала.
-- Внук Мирры вернулся, -- ответил беззубый старик с чёрным пером птицы в густых, кудрявых волосах.
В центре деревни накрыли стол. Пикап остановился напротив него.
-- Мисс Омала, идите к нам! И спутник ваш тоже пусть рядом сядет! -- упрашивали, грузные темнокожие, но улыбчивые и по-матерински заботливые тётки. На столе уже стояли чаны с вином, кубки, жареный поросёнок, фрукты, овощи и прочая снедь.
-- Присоединимся? -- спросила у Атласа Омала.
-- Этот день уже ничто не испортит, -- согласился Атлас.
Мирре исполнилось лет сто. Высохшая старуха находилась в своём уме, но говорила мало. Весь вечер она сидела рядом с родственником -- парнем по имени Алан, который вернулся из Илейи, где служил уборщиком в престижной больнице. Разумеется, он был не внуком и даже не правнуком. Но других родных Алан не знал. Родители бросили его, когда он был младенцем, оставив бабке. Думали, что он не выживет, больно слабым ребёнком уродился Алан. А в семье уже насчитывалось пятеро. Но парнишка выкарабкался, рос, и умело разбавлял одиночество своей престарелой бабули.
-- Честь для меня, что вы тут, -- обратился Алан к Омале. В его лице читалось всё: подобострастие, уважение и восхищение. Влюбиться в Омалу Пандерибе намного проще, чем поймать загнанную курицу.
-- Рада, что ты снова дома, -- ответила Омала и подняла бокал с вином.
Праздновали до глубокой ночи и разошлись в самый тёмный час. Костры потухли, вино закончилось. Кто-то остался спать прямо на столе. Алан распрощался с гостями и отнёс захрапевшую Мирру в дом.
-- Можно я останусь у тебя? -- спросила Омала, прильнув к плечу Атласа.
-- Обязательно, -- кивнул Рензо, позвал на помощь парочку полуживых парней, опёрся на их плечи, и все вместе они добрели до его хижины.
Омала легла рядом. Они крепко обнялись.
-- Знаешь, я сегодня счастлива, -- проговорила она, смотря куда-то вверх.
-- Впервые за последние месяцы я почувствовал себя здоровым. Благодаря тебе.
-- И я, -- она уткнулась в его шею. Казалось, что бархатная кожа даже пахнет персиком или абрикосом.
-- Как ребята? Им, наверно, тут ужасно скучно?
-- Неола учится в престижной школе. Твой напарник Кей ковыряется во всякой технике в Академии, а Манория ходит по магазинам, много читает и не особо то жалуется. Не переживай, за ними присматривают мои люди. Их никто не обидит.
-- Знаю.
Атлас обнял её. Его вновь коснулось пышущее жизнью тело, которое словно делилось с ним своей энергией, своим жаром.
-- Манория ненавидит меня, -- усмехнулась Омала, -- ты с ней спал, верно?
-- Возможно.
-- Юная и вспыльчивая. Обожаю таких девиц. Когда остынет, станет моим протеже.
-- Ох, ну и намучаешься ты с ней, -- улыбнулся Атлас, -- неугомонная. Календара не знала, куда деваться.
-- Мне жаль твою наставницу, -- сменила тему Омала.
-- Мне тоже.
Ему снился сон. Вообще Атлас редко видел сны, но на сей раз всё было чересчур реально. Он оказался на горе, даже скале, размер которой невозможно вообразить. Сначала он решил, что это плато Стердастоса, до которого они с Омалой всё-таки не дошли, но осмотрелся и понял, что ошибся. Вниз -- целая бесконечность, заканчивающаяся красным морем. И это не метафора или очередное яркое название, оно, в самом деле, плескалось красными, будто кровь, волнами, заигрывало с чёрными скалами. Закат. Во всяком случае, Атласу казалось, что темнота, гармонично перетекающая в зарево, -- это не что иное, как закат. Где-то очень высоко сияла, пробиваясь сквозь линялый туман, горячая и яркая белая звезда, нёсшая в этот мир жизнь. Сперва Рензо был один. Ветра нет. Только пустота и спокойствие. Вдруг напротив него возник невысокий старик, облачённый в лохмотья. Вместо глаза -- пылающий сапфир, и тело из металла.