Лебедей было двое. Они раскинули крылья и побежали по воде. «Увидел бы меня сейчас Константин Иванович», — подумала я.
Впереди бежал мой Гога. Но второй лебедь обогнал его, и Гога сник, отстал, издали кланяясь мне, словно извиняясь за свою робость. Второй лебедь с разбегу вбежал на трап, неуклюже переваливаясь, пошёл к моим ногам, по-змеиному шипя и извивая над травой шею. Завсегдатаи дневного кормления, бабушки, мамы и няни с детьми, зашумели:
— Когда её уберут отсюда? (Это меня!)
С лебедем мы сошлись у кормушки. Левой рукой я погладила его по шипящей изнутри шее, а правая моя рука держала торбу. Лебедь прищурил глаза, и на щеках за клювом собрались складки, отчего его физиономия сделалась нахальной. Чавкнув клювом, лебедь ухватил подол моего платья.
— Так её, птичка! — скользнул по воде чей-то крик с противоположного берега. Лебедь ударил меня крылом по ногам и стал щипать клювом. Корм из торбы рассыпался по траве. Я отступила, прикрывая руками общипанные до крови ноги.
С пруда тревожно кричал Гога, а сзади…
— Рита! — звала Нинка.
Лебедя накрыла кожаная куртка. Рядом со мной стоял Константин Иванович.
— В темноте побудет, вся спесь уйдёт, — сказал Константин Иванович. — Ишь, наглец!
Мой Гога наконец осмелился ступить на трап и украдкой подбирался ко мне. Драчун выбрался из-под куртки и бочком, обиженно шипя, пошёл к воде. Константин Иванович смотрел, как Гога ерошит перья на спине, должно быть, чтобы казаться мужественным, и вдруг сказал Нинке:
— Позвольте мне с Ритой пять минут поговорить.
Я видела, что Нинка растерялась не меньше меня. Я смотрела вслед на её очень прямую, независимую спину.
Константин Иванович взял меня под руку, повёл к скамейке, той самой, на которой мы до этого сидели с Нинкой. Только присели, он сразу сказал:
— Мне для съёмок дублёр нужен. Вы сзади на героиню похожи. Вы худее, правда, ну это костюмеров забота. Будете заменять её на съёмках в клетке с тиграми. Ну и помогать мне в работе заодно. Ну как? Годится? — Константин Иванович накрыл своей рукой мою руку.
Я молча кивнула, соглашаясь.
— Вот и хорошо. Так завтра в десять на студию. С зоопарковским начальством я договорюсь.
Константин Иванович ушёл.
А я пошла следом за Нинкой и думала, как же мне рассказать ей об этом радостном и неожиданном для меня предложении.
Пулька
Ползая на коленях по полу клетки, всхлипывая и поскуливая, я собирала разбросанные по клетке соломины. Разделила собранное на две кучки, села на трухлявую, а целыми соломинами, от которых надеялась получить тепло, прикрыла себе ноги. На Пульку я не глядела. Как-то стало не до него. Я сама чувствовала себя узником…
А я ожидала, что сегодняшний день будет самым интересным в моей жизни.
Ко мне пришла Нинка, вынула из пакета юбку и, почтительно, как дорогой мех, встряхивая её, сказала:
— Мне она длинновата, а тебе как раз до коленок будет.
Но, взглянув на меня, обиделась:
— Нечего рожу кривить. — И, уже переводя на шутку, прибавила: — Может вас обрядить, сударыня укротительница?
— Не хочу, — заупрямилась я. — Мне стыдно в короткой. Вдруг бегать придётся или через забор лезть. Я в брюках поеду.
— Рехнулась ты? Какой забор? На киностудии знаешь как одеты?..
Константин Иванович ждал меня у входа и был рассержен.
— Могла бы и пораньше явиться, — сказал он вместо приветствия.
Он велел мне прийти к десяти, и я ждала за углом на скамейке.
«Хорошее начало!» — обидевшись, подумала я.
— Подождём, режиссёр выйдет, — сказал Константин Иванович. — Она уже была здесь, да тебя не было.
В стёклах входных дверей отражались проходившие на студию люди. Я загляделась на известную актрису и не сразу заметила рядом с Константином Ивановичем маленькую пожилую женщину.
— Она? — спросила женщина небрежно.
— Иди сюда, Рита, — позвал Константин Иванович.
Я сделала шаг в их сторону и остановилась. Режиссёр оглядывала меня, как судья на выставке собаку.
— У нашей героини бёдрышки, — сказала режиссёр, — и вся фигура много пышнее. И дублёр мне нужен ПОХОЖИЙ, — безоговорочно сказала режиссёр.
— Надежда Михайловна! Я тоже не первый день в кино. Парик ей сделаем. Под костюм ваты напихаем. Такую толстушку выкроим…
«Отойду лучше», — решила я. Вслед мне донёсся шёпот:
— И движется, как цапля, то присядет, то выпрямится.
«А ты на крота похожа», — разозлившись, подумала я.
Константин Иванович подошёл ко мне скоро.
— Меня не берут? — стараясь говорить безразлично, спросила я. А про себя подумала: «Что ж я Нинке скажу?»
— У нас свои дела. Ей дублёр нужен, мне — помощник необходим.
Мы долго ехали в трамвае. «К зверям, в филиал киностудии за город», — как объяснил Константин Иванович.
Я несколько иначе представляла нашу поездку: уж если не в «Волге» с надписью «Киностудия», то «газик» могли бы дать. А по дороге хорошо бы встретить Нинку, и я, скромно улыбаясь, машу ей рукой из автомобиля…
Чепуха какая-то в голову лезет, ведь через каких-нибудь полчаса я войду в клетку с тиграми.
— А сколько их? — спросила я шёпотом. Но Константин Иванович спал, уткнувшись подбородком в кожу куртки.
За окном трамвая оставались спокойные пустыри, он медленно тащился к стройке, так же равнодушно шёл мимо пыльных деревьев, кранов и людей в ярких касках. Над маленьким, покрытым нежной зеленью болотцем беспокойно летал кулик. «Не знает, что скоро болотце зароют и польют горячим асфальтом, наверное, он просто испугался трамвая», — думала я. Представила наш двор в центре города, двор-колодец, три липы, высокие, с тонкими рахитичными стволами и редкой листвой, и скучная клумба с бархотками: «Отойдите от цветника, вот ноги вам пообрывать некому. Опять мяч в клумбу забросили», — обычно кричала детям бабка из окна шестой квартиры.
Хорошо бы вместо клумбы во двор такое болотце и никто бы не бросал в кулика мячом. Интересно, когда мне удастся побывать дома, если, конечно, меня не разорвут сегодня… Константин Иванович скажет Нинке: «Вы знаете, это удивительный человек, она не издала ни звука, только побледнела, бедняжка».
— Рита, проснись, нам выходить.
Филиал студии оказался большим со множеством стёкол зданием, оно сверкало на солнце как огромный огненный куб. Рядом парк с такими старыми деревьями, что приплюснутые от тяжести листвы верхушки не стремились вверх, как обычно у молодых растущих деревьев, а всей тяжестью крон опирались на нижестоящих соседей. Новое здание казалось лишним возле старого парка. Константин Иванович долго стучал в дверь, пока с другой стороны за стеклом не подошёл сторож в форме охранника. Он шёл бодрой походкой, но видно было, что он только проснулся.
Мы шли по длинному, пустому, гулкому коридору. Константин Иванович успел рассказать мне, что на этой территории построят фабрику кино, а мы пока будем жить в столовой. Там пусто, только плиты стоят, а под зверей гараж отдали.
— Вот нам прямо, через дворик.
Во дворе было тихо. Я ожидала, пока мы пересекали дворик, услышать тигриный рык, но тигры, наверное, спали.
«Ну не может же он, — подбадривала я себя, — вот так просто взять и пустить человека к тигру? А вдруг проверить захочет?»
— Вот и наш зверинец, — сказал Константин Иванович, останавливаясь у гаража.
Рядом под навесом стояли кареты с золотыми ободками и кожаным верхом и строгая карета, украшенная гербом, с тонкими спицами в колёсах.