Ветврач глядел на тигрицу, как на ценную картину, и шептал:
— Божественна! Совершенна!
— Все они одинаковы. Рыжие в полосочку, — не понимая общего восторга, сказал директор.
Казалось, тигрица наслаждается своими движениями. Не доходя до прутьев клетки, загодя, легко, словно не клетка помеха её прогулке, а ей так хочется, она уходила в обратную сторону. Живот подтянутый, и на шее кожа прилегает, а не висит, как это часто бывает у тигров. Вот она остановилась и небрежно, словно избалованная лаской кошка, потёрлась ушами о спину.
— Не выпрыгнет? — спросил врач.
— Что вы! — успокоил техник безопасности. — Здесь высота метров семь!
— Куда ей! — подтвердил Константин Иванович. — Вот если бы пантера… Да, Рита, я велел сетку на верх натянуть. На днях пантеры прибудут, те точно перепрыгнут.
Тигрица вышла на середину клетки, словно потягиваясь, вытянула шею вверх, оглядывая потолок. Казалось, что нарочно демонстрирует нам своё изящество.
Мы сели на скамейку, любуясь издали зверем. Справа от нас, в клетке, неуклюже расставив лапы, громко лакал воду Маис.
«Хоть бы воды попила», — подумала я про тигрицу.
— Лётчики поспорили, сколько она весит, — рассказывал Константин Иванович. — Один говорит: «Килограммов сто или восемьдесят». Тигрица ладная, изящная, вот и кажется всем лёгкой. А я и говорю: «Двести тридцать не хотите?» Пришлось документы показать на неё, где вес указан, а то не верили.
Тигрица опять вышла на середину клетки, присела, как показалось всем, на секунду и тут же взлетела вверх на загнутые крючками зубцы клетки. Пока тигрица балансировала, покачиваясь наверху, будто решая — перепрыгнуть или не стоит, мы, как болельщики на стадионе, следящие за любимым спортсменом, медленно, но дружно качали головами из стороны в сторону, в зависимости от того, куда перетягивалось тело зверя, наружу или внутрь клетки.
— Её Амбра зовут, — доверительно прошептал Константин Иванович.
Словно найдя поддержку в своём имени, Амбра наконец решилась и спрыгнула на пол неподалёку от нас. Она тяжело дышала, однако, как мне показалось, оглядывала нас строго.
— Всем оставаться на местах, — спокойно и торжественно приказал Константин Иванович.
Амбра, не слушаясь команды, с ворчаньем разбрасывая ящики и вилы, направилась к клетке Маиса, но по дороге, передумав, затаилась за кучей сваленных недалеко от стенки мётел.
Я осталась на месте. Просто при всём желании не могла пошевелиться — ноги не сгибались и стали чужими.
Амбра изредка порыкивала, и мне тогда было понятно, что она находится далеко от меня, на старом месте, и от этого было не так страшно. Хуже было, когда она молчала, казалось, что она везде: и сзади, и спереди, и в углах, и над головой на верхушке клетки.
Константин Иванович нежно массировал себе пальцами переносицу и стыдливо, как в гостях, оглядывал помещение.
— Спокойно, без паники, не шевелитесь, — опять приказал Константин Иванович.
Сказал он вовремя. За секунду до его слов я уже подумывала, куда бы убежать, чтоб спрятаться. Неожиданно прошёл страх. Впервые я почувствовала силу товарищества. Рядом со мной стоял защитник, спаситель, дрессировщик. Мне стало спокойно — ведь меня защитят. Почему-то вспомнилась ворона с воронёнком. Она бы, наверное, погибла, защищая воронёнка.
Константин Иванович стоял чуть поодаль от меня, заложив руки за спину кожаной куртки, и покачивался туловищем с носков на пятки. Он ссутулился и казался сильно усталым.
— Вы скажите, что нужно делать? — попросила я.
Константин Иванович смотрел на меня долго и с удивлением.
— Сними меня, Костя, — послышался громкий шёпот.
Высоко от пола, на крепкой металлической палке с прикреплённым фонарём на конце, висел, уцепившись за неё руками, ветврач. Палка с фонарём медленно гнулась вниз.
— Сними, я разобьюсь, я полный, — шептал врач.
— Во чёрт, — выругался Константин Иванович. — Как же я сниму? Высоко и лестницы нет. Рита! — сказал Константин Иванович. — За тобой блок прессованного сена, волоки его сюда. Только не поднимая, а я подстрахую, чтоб доктор не разбился.
Я спешно раздирала под висевшим врачом сено. Спрессованное плотно машиной, оно плохо и медленно отделялось от пласта. Обманчиво пышно чуть закрывало пол.
— Как же ты залез? — спросил, вдруг перейдя на ты, Константин Иванович.
«Отвлекает врача разговором, чтоб не упал».
— Не помню, — кряхтел врач, держась кончиками пальцев.
— Тут метра четыре будет, шустрый ты, Михаил Александрович, мне бы в жизни не допрыгнуть.
Забавный разговор заставлял меня всё быстрее и быстрее выдирать из перевязанного со всех сторон стальной проволокой блока сено.
«Миленький, продержись!» — просила я молча, вырывая очередной клок уже непослушными пальцами, и понимала, что старый, полный Михаил Александрович, если упадёт на цементный пол, — разобьётся.
— Лови! — прохрипел Михаил Александрович и, поддержанный в воздухе Константином Ивановичем, упал перед нами.
Я помогла Михаилу Александровичу выйти во двор, не зная куда посадить его, усадила в съёмочную карету с гербом. Врач плакал и, видимо стесняясь меня, замахал рукой, чтоб я уходила.
— Лекарство в кармане, — прошептал он.
Я вложила таблетку в послушные губы, сбегала за водой.
— Лучше! — прошептал благодарно Михаил Александрович. — На войне не прятался. А тут на старости лет. Унизительно! Лучше бы я умер.
— А у меня ноги отнялись, — созналась я.
Из зверинца выскочил директор. Распоротая от колена вниз штанина открывала глубокую кровавую царапину. С рукавов почти до самой земли свисали тонкие полоски материи. Директор не замечал нас, хотя находился рядом. Озирался.
— Вы ранены? — спросил Михаил Александрович.
Директор не отвечая смотрел на меня.
— Сбегай-ка… Костя велел принести… Меня послал, да видок у меня… Тигр через решётку наружу, а я как мартышка — через верх в клетку на его место.
Директор стал смеяться. Он прямо захлёбывался от смеха:
— А я… ха-ха-ха. Об… ха-ха-ха. Крючья наверху… ха-ха-ха… ободрался!
У директора от смеха покраснело лицо, текли слёзы. Мне опять стало страшно, и я пошла в зверинец. Константин Иванович с техником по безопасности стояли у входа.
— А, Рита! — сказал Константин Иванович. — Подойди сюда, мы тут решаем… Директора видела?
— Он смеётся за дверью, — наябедничала я.
— Пройдёт, — смущённо заступился техник по безопасности.
Я старалась забыть, что совсем недавно, если бы не отказали ноги, я бы удрала, не думая ни о ком. И, мучаясь от этих мыслей, стояла в бездействии.
Директор внёс большие и, видимо, тяжёлые листы фанеры. Директор не смеялся и был очень бледным.
— Геннадию Аркадьевичу, — подсказал Константин Иванович.
Техник по безопасности брал по одному листу и, стараясь не шуметь, относил фанеру к окну.
— Костя! Она таких денег стоит, — сказал, подходя к нам, директор. — Картину закроют — ладно… Тебя же судить будут за халатность. Без сетки выпустил. Может, придумаешь…
— Каких бы денег ни стоила, а людьми рисковать никто не позволит, — сказал техник по безопасности. — Мне самому, думаешь, не жалко? Такую красавицу стрелять.
Я дрожала, как после долгого купания в реке.
— Окно-то зачем закрываете? — лязгая зубами, спросила я с ненавистью.
— Люди там, Рита, — спокойно ответил Константин Иванович.
— Может, на мясо в клетку заманить? — сказала я и тут же сама себе ответила: — Это глупость.
Вновь прибывшие в зоопарк дикие животные иногда не едят по нескольку дней. А Константин Иванович сказал: