Но как бы ни был предан своей пастве викарий Марни, его заботы о благоденствии прихожан при любых обстоятельствах ограничивались главным образом их духовным успокоением. Отец семейства, он получал за свои труды лишь малую часть приходской десятины, что обеспечивало ему доход, никоим образом не сравнимый с заработком старшего банковского клерка или же личного повара какого-нибудь крупного займоторговца{213}. Большая же часть десятины аббатства Марни, исчислявшаяся, видимо, тысячами фунтов, увеличивалась за счет огромной арендной платы, которую получали с окрестных земель счастливые графы, чье имя носили эти края.
Утром после прибытия Эгремонта в Аббатство на главной городской улице можно было наблюдать необычное оживление. На крыльце «Зеленого Дракона» («гостиница и постоялый двор») группа высокопоставленных лиц — главный правовед, пивовар, сам викарий и несколько сплетников, которыми изобилуют провинциальные города и которые считаются «джентльменами на покое»{214}, сплотилась в тесный кружок и вела серьезную беседу. Вскоре к гостиничному крыльцу верхом прискакал слуга в ливрее Аббатства и вручил викарию письмо. После этого возбуждение явно возросло. На другой стороне улицы образовалась более крупная, но не столь представительная группа лиц: они застыли с раскрытыми ртами и всем своим видом выказывали любопытство, если не обеспокоенность. Главный констебль подошел к дверям «Зеленого Дракона» и, не решившись присоединиться к основной группе, остался там в ожидании — на случаи, если понадобятся его услуги. Часы пробили одиннадцать; в зоне видимости остановился экипаж, и господский кучер отправился домой на пристяжной лошади.
— Вон они! — воскликнул пивовар.
— Лорд Марни собственной персоной, — сказал правовед.
— И — нет, вы подумайте — сэр Вавассур Файербрейс! Интересно знать, какими судьбами он здесь, — заметил джентльмен на покое, продававший когда-то сальные свечи на Холборн-Хилл{215}.
Викарий снял шляпу, прочие последовали его примеру. Лорд Марни и его коллега по мировому судейству рысцой подъехали к гостинице и быстро спешились.
— Что тут сказать, Снигфорд, — обратился его светлость к констеблю тоном, не терпящим возражений, — хорошенькое дельце! Ну да ничего, я сию же минуту положу этому конец!
Его счастье, если бы он действительно преуспел в этом! Прошлой ночью факел поджигателя впервые наведался в приход Марни — и пламя, охватившее стога лучшего сена на ферме Аббатства, стало сигнальным маяком для всей перепуганной округи.
Глава четвертая
— Меня тревожит не столько пожар, сэр, — сказал Эгремонту мистер Бингли, фермер Аббатства, — сколько настроения в народе. Знаете, сэр, поглазеть их здесь собралось человек сорок, если не шестьдесят, да только, кроме моих собственных работников, никто даже помочь не предложил — а вода-то совсем близко, могли бы здорово подсобить.
— Вы рассказали об этом моему брату, лорду Марни?
— О, так я говорю с мистером Чарльзом! К вашим услугам, сэр; рад снова видеть вас в наших краях. Давненько нам не выпадало такое удовольствие, сэр. Слышал, вы путешествовали по заграничным странам?
— Нечто в этом роде; но несказанно рад снова оказаться дома, мистер Бингли, хоть и весьма опечален тем, что в честь моего приезда поджигают стога на ферме Аббатства.
— Ну, знаете, мистер Чарльз, если между нами, — мистер Бингли понизил голос и огляделся, — дела тут совсем плохи; что до меня, я никак не возьму в толк, что же произошло со страной. Сейчас здесь совсем не так, как в былые времена, когда вы приезжали в наши вересковые края, охотились со старым лордом; уверен, вы помните это, правда, мистер Чарльз?
— Не так-то просто забыть добрую охоту, мистер Бингли. С вашего позволения я оставлю здесь коня на полчаса. Захотелось прогуляться к развалинам.
— Там мало что изменилось, — улыбнулся фермер. — Много разного повидали они на своем веку. Вы ведь отведаете нашего эля, мистер Чарльз?
— Когда вернусь.
Однако гостеприимный Бингли не принимал отказов, и, поскольку его собеседник всячески увиливал от приглашения зайти в дом, да и солнце уже клонилось к закату, фермер подозвал своего работника, чтобы тот позаботился о лошади Эгремонта, а сам поспешил в дом — наполнять кубок гостя до краев.