Незнакомец раскинул в стороны свои могучие руки, издал громкое восклицание, которое говорило о том, что он ужасно устал, после чего возвестил своему спутнику, что намерен отдохнуть в тени старой ивы в близлежащем саду и, предложив товарищу составить ему компанию, поднял с земли шляпу и зашагал прочь.
Было в его внешности нечто такое, что привлекло внимание Чарльза; дождавшись, пока мужчина присмотрит подходящее место и устроится отдыхать, Эгремонт спустился в монастырский сад и заговорил с незнакомцем.
Глава пятая
— Вы прислоняетесь к стариннейшему древу, — произнес Эгремонт, с беззаботным видом подходя к незнакомцу, который безо всякого удивления взглянул на него снизу вверх и ответил:
— Говорят, под его ветвями нашли приют монахи, которые прибыли в эту долину, чтобы построить монастырь. Оно было их домом, пока они, заручившись мастерством и усердием, не возвели из окрестного камня и дерева стены аббатства. А потом этих людей взяли да и выставили прочь… И вот чем это обернулось. Бедные, бедные люди!
— Едва ли они лишились бы своего пристанища, если бы действительно заслуживали его, — сказал Эгремонт.
— Они были богаты. А я-то думал, что нищета является преступлением, — просто ответил незнакомец.
— Но они были повинны и в других злодействах.
— Возможно; мы, люди, очень слабы. Однако история монастыря была написана врагами монахов. Их осудили безо всякого разбирательства! Сколько же раз простой народ поднимался на их защиту! Да и монастырскую собственность поделили между собой те, по чьим доносам ее конфисковали.
— Во всяком случае, это была конфискация, которая дала жизнь местной общине, — заметил Эгремонт. — Земля теперь в руках работящих людей, а не бездельников.
— Бездельник — это тот, кто не трудится, — возразил незнакомец, — и мне всё равно, в рясе он или в короне. Кто-то, полагаю, должен владеть землей; хоть мне и доводилось слышать разговоры о том, что такое единоличное господство вовсе не обязательно; впрочем, как бы то ни было, я не из тех, кто станет возражать против лендлорда, окажись он благородным человеком. Никто не отрицает, что монахи были выгодными хозяевами: за аренду они брали мало, а ведь в те времена сама сдача земли внаем была редкостью. Да и арендаторы могли платить раньше срока, так что монахи были обладателями и духовных, и материальных ценностей. Тогда, сэр, не перевелись еще йомены;{217} да и страна не делилась на два класса, господ и рабов, — существовал какой-то спасительный островок между роскошью и нищетой. Тогда довольство было для англичан обыкновением, а не простым словом на их языке.
«Вы прислоняетесь к стариннейшему древу», — произнес Эгремонт.
— Вы и правда считаете, что монахи были уступчивей, чем нынешние владельцы? — полюбопытствовал Эгремонт.
— Даже если история этого не признаёт, человеческую натуру не обманешь. Монахи не могли обладать частной собственностью, не могли копить деньги, не могли оставить наследство. Они жили, получали и тратили сообща. К тому же всем владел монастырь, а уж он точно не мог умереть или разориться. Над фермером тогда стоял бессмертный лендлорд — не жестокий надзиратель, не прижимистый кредитор, не копотливый судебный распорядитель; во всём была определенность: имению не грозила смена владельцев, дубы не трепетали перед топором расточительного наследника. Мы в Англии и по сей день страсть как гордимся древними родами, хотя, Бог свидетель, теперь они редко встречаются. И всё же недаром в народе говорят: «Под дедом его ходили, под отцом ходили — неужели под ним не походим?» — знают, что хозяин выгодный. Настоятель всегда был один и тот же. Короче говоря, монастырь в каждом округе был убежищем для всех, кто нуждался в помощи, наставлении и защите, сообществом людей, у которых не было своих забот, но была мудрость, чтобы руководить неопытными, богатство, чтобы облегчать страдания, а нередко и власть, чтобы защищать угнетенных.
— Вы горячий поборник их дела! — Эгремонт был тронут.
— Это и мое дело тоже: они были такие же сыны народа, как и я сам.
— А я-то думал, что монастырь — это своего рода прибежище для младших отпрысков аристократических родов, — сказал Эгремонт.
— Вместо положенного пансиона{218}, — улыбнулся в ответ незнакомец, хотя и не без горечи. — Ну, если мы и впрямь не можем обойтись без аристократии, то пусть уж тогда ее младшие отпрыски будут монахами и монахинями, а не полковниками без армии или управляющими королевских дворцов, существующих лишь на бумаге. Да и подумайте: какое облегчение для министра, когда о безземельных аристократах так горячо пекутся! Ему бы не пришлось, подобно министрам былых времен, доверять государственные дела заведомо некомпетентным лицам, отдавать командование походами генералам, которые и на позициях-то не бывали, назначать губернаторами колоний тех, кто даже собой не владеет{219}, а послами — разоренных денди либо отставных фаворитов. Да, это правда, многие монахи и монахини были благородного происхождения. Так почему бы и нет? Аристократы внесли свою лепту, не более того. Монастыри приносили им пользу, как и всем прочим классам; только вот список рукоположенных аббатов, которые подверглись гонениям, показывает, что большинство настоятелей вышли из простого народа.