Однако если исключить сестринскую привязанность к брату, параллель между Майрой и Ребеккой Шарп становится очевидна. Обе героини одинаково бессердечны по отношению к большинству окружающих. «У нее нет сердца» (Ibid./I: 179) — таково первое впечатление Адрианы Нейшатель о своей компаньонке, и оно перекликается с авторскими словами о Майре: «Она никогда не испытывала возвышенной романтики сердца». Шварц видит в образе Майры «эволюцию образа Мириам, сестры заглавного персонажа „Алроя“», и поясняет, что данная эволюция идет по линии эмоционального усиления сестринской любви к брату, так что Майра является «чувственной, страстной, эмоциональной частью Эндимиона». Однако далее Шварц утверждает: «Хотел того Дизраэли или нет, но в преданности Майры Эндимиону есть и более темная сторона» (Schwarz 1979: 143). В данном случае с американским исследователем трудно согласиться: нигде в романе нет и намека на нарушение строгих правил викторианской благопристойности. Тем не менее, не приходится отрицать, что Майра воплощает собой волевое начало, которое отсутствует в характере Эндимиона.
Когда графиня Монфорт берет Эндимиона под свое покровительство, в сюжетной ткани произведения вновь повторяется ситуация, которая уже встречалась нам в экспозиции; данный повтор выполняет ту же функцию, что и повтор предсказаний относительно карьеры старшего и младшего представителей семьи Феррарсов, а именно: повышает читательский интерес к развитию сюжета. Однако указанная симметрия не является абсолютной, имеются здесь и некоторые различия: если Уильям Ферраре был фаворитом Зиновии, первой дамы тори, то Эндимион Ферраре становится фаворитом Беренгарии, первой дамы вигов. По мере развития действия Зиновия, в салоне которой господствуют староторийские взгляды, сатирически изображенные в романе[232], всё более отходит на второй план, а у торийской партии появляется новая звезда — Имогена, графиня Бомарис. Подобное обстоятельство оказывается благоприятным для Эндимиона, и, заручившись материальной поддержкой Адрианы Нейшатель, он избирается в парламент и от партии вигов.
Королева Виктория (1819–1901, правление: 1837–1901 годы), с дружеской благосклонностью относившаяся к Дизраэли и читавшая его роман, выразила удивление, что герой произведения принадлежит к партии вигов, а не к торийской партии, выдающимся деятелем которой был автор. Роберт Блейк, упоминая о недоумении королевы Виктории, пишет:
Но о причинах нетрудно догадаться. Во-первых, это роман не о партийных пристрастиях — в сущности, это история о продвижении к вершинам общества; о том, как Эндимион вырастает из простого клерка до личного секретаря министра, члена парламента, заместителя министра, члена кабинета, наконец, его главы. Мы никогда не узнаем, что он собирался предпринять, оказавшись премьер-министром, или почему он стал вигом. <…> во-вторых, Дизраэли <…> желал отнести эту историю ко времени своих юных лет и раннему периоду зрелости. <…> но если истории суждено было рассказать о продвижении личности по ступеням политического cursus honorum (лат. — букв.: «пути чести»; имеется в виду карьера государственного деятеля. — И.Ч.), герой должен был принадлежать к партии парламентского большинства — и потому не мог оказаться тори: консерваторы находились у власти слишком недолго и погрузились в крайне удрученное состояние в тот временной период, на который приходится окончание романа.
Не подлежит сомнению, что в «Эндимионе» трактуются события, происходившие в Англии и четко обозначенные хронологическими рамками повествования, которое открывается смертью Каннинга в 1828 году и завершается поражением коалиционного кабинета в 1855 году. Однако трактуются они так же, как факты биографии Байрона и Шелли в «Венишии»: «сквозь тусклое стекло» художественного вымысла. Отсюда своеобразие картины, в которую почти не вписаны «партийные пристрастия» вигов и тори. Хотя, судя по разговорам в салоне Зиновии, изображенным в сатирическом ключе, в романе проводится различие между старыми торийскими порядками эпохи Веллингтона и Пиля (именно с ними связан жизненный крах Уильяма Феррарса) и обновленным торизмом, который процветает в салоне графини Бомарис. Впрочем, он нигде прямо не обозначается как «новый», а имя тогдашнего руководителя консерваторов графа Эдварда Смита-Стэнли и вовсе не упоминается, не говоря уже об имени самого Дизраэли, который играл весьма заметную роль в политической жизни Англии 1850-х годов. Идеологическая борьба вигов и тори, равно как и внутренние интриги обеих партий, лишь в малой степени попадает в фокус внимания рассказчика.
232
Например, один из фаворитов Зиновии с гордостью сообщает: «Мы большинством голосов не допустили освещения газом Гроувенерского сквера» (Дизраэли 1881/I: 33).