Безусловно, было бы интересно проследить, какие именно биографические черты указанных прототипов зафиксировал Дизраэли в образах своего романа, что позволило современникам распознать этих деятелей, но такая задача останется за пределами настоящей работы. Здесь же мы лишь констатируем, что образы вымышленного писателем мира, основанные на реальных прототипах, обладают собственной художественной функцией, сообразно которой они трактуются в романе.
Женившись на Майре, Роухэмптон становится — воспользуемся ее же выражением — «рычагом» социального возвышения сестры и брата; для Эндимиона он актуализирует политический аспект этого продвижения. Символично, что, будучи избран в парламент, Эндимион отвергает предложение Берти-Тремена поддержать его сторонников и занимает место, расположенное позади Роухэмптона (см.: Disraeli 1880/II: 140). Это указывает на то, что в выборе своей политической ориентации и разработке модели поведения в парламенте Эндимион будет следовать примеру графа, и со временем ему будет доверено выражать мнение Роухэмптона в Палате общин. Граф Роухэмптон делает Эндимиона своим протеже и направляет его карьеру по дипломатическому руслу; граф Ферролл дает ему дельные советы по выживанию на этом поприще, а барон Сергиус, как отмечает Флавин, играет по отношению к нему ту же роль, что и Сидония относительно Конингсби (см.: Flavin 2005: 180). Сергиус поучает Эндимиона: «В жизни более всех преуспевает тот, кто лучше всех информирован», после чего добавляет: «Люди, которые вращаются в публичных сферах, не обладают настоящей властью. Публичный человек облечен ответственностью. Он зависим. Миром правит частная жизнь» (Disraeli 1880/I: 204–205). Взгляды Сергиуса не раз перекликаются с воззрениями Сидонии (см.: Ibid./II: 19).
Образу принца Флорестана, который поначалу возникает то как полковник Альберт, то как граф Отранто и окружен ореолом романтической таинственности, противопоставлена фигура престарелого аристократа Уилтона, который некогда дружил с Уильямом Феррарсом и в свое время оказывал Флорестану немалые услуги. Когда принц заявляет о твердом намерении вернуть себе корону — ведь он «дитя судьбы» и верит в то, что «судьба посадит его на трон предков», — Уилтон возражает: «Я не знаю, что такое судьба <…>. Я знаю, что такое поведение человека, и оно должно быть подчинено истине и чести» (Ibid./I: 238). Сюжетные перипетии разрешают данный конфликт не в пользу Уилтона; впрочем, подобный финал относится как раз к тому фабульному пласту произведения, который является «волшебной сказкой», чистой данью писателя романтическому авантюризму в духе Вивиана Грея.
Как было означено выше, прототипом Уолдершера служит Джордж Смит, который уже исполнял подобную роль в «Конингсби». Тем самым Дизраэли возвращается к еще одному своему романтическому увлечению, но на сей раз оно относится к временам «Молодой Англии». По мнению Блейка, в «Эндимионе» получился «более живой портрет», нежели в «Конингсби» (Blake 1966b: 169). Уолдершер изображен как «одно из тех пылких и блестящих существ, которые особенно сильно влияют на молодежь». Тем не менее, он капризен и раздражителен, а также находится «в рабской зависимости от воображения, столь причудливого и обманчивого, что никогда нельзя предугадать, какую форму оно примет». Показательна эволюция отношения Уолдершера к религии. В Кембридже он был горячим сторонником «Оксфордского движения», «молился, постился, клялся Лодом и Стрэтфордом», однако затем «начал поклоняться французской литературе, и взгляды его относительно Церкви и государства изменились — во всяком случае, в узком кругу» (Disraeli 1880/I: 124–125). Однажды в ходе беседы с принцем Флорестаном Уолдершер замечает, что «все разумные люди придерживаются одной и той же религии». «И какой же, позвольте спросить?» — интересуется принц и слышит в ответ: «Разумные люди никогда не говорят об этом» (Ibid./II: 181). Очевиден контраст между пракатолическим англиканством — изначальной позицией Уолдершера — и религиозным латитудинаризмом[233], к которому он в конечном итоге приходит. Вопрос о том, насколько данный контраст отражает реальные взгляды Джорджа Смита и как он соотносится с воззрениями самого писателя на христианскую религию, не освещен в научной литературе, посвященной творчеству Дизраэли, и требует отдельного исследования.