Относительно взглядов сибиряка на природу один из наблюдателей чрезвычайно метко сделал следующее определение: «Достойно замечания, что миросозерцание сибирского простого народа в сферах, не столь непосредственно связанных с практической жизнью, взгляд на природу и ее силы резко отличаются от понятий народа европейской России, как будто старинные эпические представления, некогда там сложившиеся, улетучились из голов переселенцев во время их пути в Сибирь: коренной сибиряк смотрит на природу, как на мертвую массу, не населяет ее лешими, русалками и даже никогда не задумывается, на чем земля стоит».
То же повторилось и с историческими преданиями. Сибиряк не задумывается и не подозревает своего кровного родства с коренным русским человеком; напротив, он считает себя русским, а на русского поселенца смотрит как на совершенно чуждого ему человека и сомневается в его русской национальности. Это забвение о своем происхождении приводит сибиряка к забавному толкованию даже известных ему исторических фактов, касающихся жизни первоначальных русских колонизаторов: так, в отдаленных местах Восточной Сибири предполагают, что Ермак, пришелец из России, покорил прадедов, исконных русских обитателей Сибири, и привел их на подданство царю, или что в старину буряты делали набеги на русских коренных обитателей Сибири, чтобы выгнать их из домов и овладеть землей, всегда принадлежавшей русским
[28]. Сибиряк забыл не только вынесенную из России, но и собственную историю. Это отсутствие исторических традиций объясняется постоянными приливами и смешением населения, его разнородностью, как и отдаленностью от центра истории. Все это положило на сибиряка печать известного индифферентизма. В истории после Петра оно редко принимало участие в общей судьбе государства, сами события сюда доносились смутно и нередко вели к недоразумениям, как, например, внезапный бунт тарских жителей, не признавших акта о наследии Петра I. Народные волнения, как пугачевский бунт, едва коснувшись западных частей, дошли до Сибири в смутных преданиях и рассказах.