Приводимые в примере сибирского раболепия обеды, угощения и подкупы властей, получившие в последнее время замаскированный вид пожертвований с благотворительными целями, практикуются, правда, и доселе в Сибири, но они касаются известных классов торговцев, монополистов, кулаков и мироедов, всегда находящихся в дружбе с исправниками и составляющих комплот[34] против остального населения. Что касается массы народа, то ей не всегда под силу эти угощения и заискивания, она лишена материальной возможности к этому, а потому ей суждено не столько заискивать и угощать, сколько молча выносить и терпеть. Слабому естественно лукавить, а угнетенному скрывать горечь в душе своей. Печать сибирского молчания, как и замкнутость населения в себе, точно так же при подобных условиях являются весьма понятными. Это плод исторического раздумья. Вот те объяснения, которые могут быть приведены для освещения указанных свойств местного населения.
К другим чертам, характеризующим население восточных окраин и отмеченным исследованиями, относится индивидуалистический промышленный дух местного населения, стремление к наживе и преобладание материальных интересов над общественными. Развитие этих своекорыстных, узких и эгоистических мотивов среди сибиряков ярко отмечено и развито историком Щаповым и беспощадно бичуется им[35]. «Русское население, развивая в себе умственную и нравственную смелость, предприимчивость и стремление к обзаведению, к устройству, наконец, наткнувшись на богатства новой страны, быстро усвоило инстинкты хищности. Ум сибиряка всецело поглощен материальной наживой, его увлекают только текущие практические цели и интересы. Этот холодный расчет и корыстные страсти подавили в населении всякое идеальное настроение и даже общественность». «У сибиряка нет того, так сказать, социологического умонастроения, — пишет г. Щапов, — нет тех общинноустроительных идеалов и стремлений, какими отличается великорусский народ, по крайней мере в раскольничьем старообрядческом самоустройстве, вроде общинного самоустройства секты «общих» или духоборцев за Кавказом. Оттого к сибирскому населению не прививаются никакие общественные идеи и уставы. Как у простого народа в Сибири нет ни религиозного, ни метафизического идеала, так и у самого общества не существует стремления к идеалу общественному. Сама общественность мало развита на Востоке, это общество по преимуществу индивидуалистическое; таким его воспитала бродячая жизнь и разрозненность в лесах и степях, нажива и утрата прежних социальных связей в новой стране».
В доказательство этого индивидуалистического направления приводится весьма много примеров из современной жизни Сибири и ее склада. У сибирского общества нет других целей, кроме своекорыстных и приобретательных, говорят исследователи. Это арена вечной борьбы и погони за богатством. Деньги и нажива деморализовали сибиряка прежде, чем он получил развитие и составил себе понятие о других целях жизни. Тип сибирского кулака и сибирского монополиста «чумазого», нажившего миллион, грубого, невежественного, чванного своими связями с местными взяточниками, питающего убеждение, что нет ничего в мире, что бы он не мог купить и подкупить, производит отвратительное впечатление на нового человека. Тип этот грубый и бессердечный недоступен человеческим чувствам, справедливости и упорен в своей косности. Такие чумазые кулаки побывали даже в Европе и Америке, приобретали там внешний лоск, но оставались неизменными эксплуататорами и кабалителями какого-нибудь дальнего Забайкальского края, угнетателями на приисках, тиранами и мошенниками родной страны. Эти выродки, производя отталкивающее впечатление, клали позор на все сибирское население. За грехи и преступления этих людей ныне целая народность заклеймена беспощадным приговором. Едва ли, однако, по этим выродкам местной среды должно заключать о целом населении. Индивидуалистический и промышленный дух должен рассматриваться в обшей жизни населения, но не в одних частностях.