Главою Монгольского государства объявлен ургинский хутухта, или богдо-гэгэн. Гэгэнами называются лица, которые населением почитаются за воплощения божества; им приписываются божеские свойства (всеведение, всемогущество), им отдают божеские почести. Богдо-гэгэн почитается всей Северной Монголией; верят, что, пока в Урге, в среде монголов, существует богдо-гэгэн, никакое бедствие не постигнет монгольский народ, ни мор, ни губительная война. По мановению богдо-гэгэна всякое начавшееся бедствие: война, засуха, пожар, наводнение, должно вмиг прекратиться.
Избрание богдо-гэгэна монгольским монархом считают шагом, свидетельствующим о мудрости политических вождей современной Монголии; возведение на престол одного из князей возбудило бы в других князьях зависть и повело бы к междоусобиям. Но, с другой стороны, нужно признать, что неудобно начинать новую историю страны таким избранием. Гэгэны получают воспитание, которое не подготовляет их в духовные администраторы, тем менее годятся они для управления светскими делами. Гэгэны – богочеловеки; поэтому их воспитатели смотрят на их капризы и странности как на неисповедимые проявления божества и не удерживают от них. От такого воспитания гэгэны вырастают избалованными, несносными капризниками. По всей вероятности, при таком царе-монахе Монголия будет управляться коллективным регентством.
Гладко или не гладко пойдут первые дни новой жизни Монголии, во всяком случае толчок, полученный ею, будет иметь для нее хорошие последствия. Начнется возрождение умственной жизни монгольского народа. До этого момента в Монголии умственной жизни не было, было только прозябание. Новая эра застала Монголию без науки и без искусства или только с их суррогатами. В тибетских книгах ламы находили некоторые сведения о природе, о звездном небе, о лекарственных растениях; жалкое знание, которое они черпали в этих книгах, было не выше того, каким пробавлялась Европа в Средние века.
Так представлена в Монголии наука. Литературы монгольский народ не имеет; вместо литературы – только письменность, да и та скудная: только две-три повести и несколько летописей, снабжающих материалом не историка, а мифолога. Искусство еще не освободилось от уз церковности; помпезная внешняя обстановка буддизма нуждается и в кисти живописца, и в руке лепщика, и в оркестре из духовых инструментов, но все это стереотипно; статуи льются из меди и лепятся по старым образцам; по старым же образцам пишутся и иконы; вся производительность монгольских художников состоит в копировании. Развития индивидуальных стремлений местных талантов не было. Рядом с этим клерикальным искусством живет народное предание, народный эпос, народная лирика, народные мотивы, но это старое народное творчество не получило продолжения в современной производительности монголов.
Толчок, данный монгольской революцией, должен пробудить спящие умственные силы народа. Пробудившейся нации предстоит испытать два больших наслаждения. Одно наслаждение – от впечатлений, которые она будет получать при знакомстве с колоссальным духовным богатством Запада. Другое наслаждение – от собственного творчества, которое должно начаться вслед за пробуждением нации. И, может быть, молодой монгольской нации суждено разрешить задачу совмещения высокой умственной культуры с кочевым бытом. На территории Монголии есть большие и многочисленные участки, на которых невозможно земледелие; они обречены исключительно на скотоводческую культуру; на этих участках немыслим другой быт, кроме кочевого. Но по всей Монголии рассеяны оседлые пункты; это монастыри, это религиозные центры. Впоследствии, кроме религиозных, конечно, могут образоваться оседлые центры и для светской культуры.
Очерки Северо-Западной Монголии[26]
Нашим русским путешественникам часто ставили в вину, что они, издавая описания своих путешествий, имеют в виду только своих ученых читателей, забывая при этом остальную публику и наполняя свои описания сухими фактами, умалчивают о явлениях, имеющих общий интерес. Мой труд более, чем какой-либо другой, заслуживает подобного отзыва, потому что я ограничился изложением одних только фактов топографии и этнографии, исключив из путешествия как личные впечатления, так и рассказы посторонних лиц, которыми обрисовывается как характер местной природы, так и образ жизни местного населения. Первоначальное мое намерение было такое: издав отчет по топографии и этнографии края, я хотел для общей публики написать отдельно путевые очерки, в которых мои личные воспоминания могли бы быть дополнены извлечениями из других авторов о Монголии, так что это была бы популярная книга об этой страде, знакомящая с ней в возможной полноте по последним результатам наших разведок и исследований.
Написать такую книгу теперь я еще не чувствую себя в силах; для этого необходимо владеть большим знанием природы страны, экономических условий жизни населения, памятников его письменности и устных памятников народного творчества, хотя и по переводам, а также большим знанием нашей литературы о предмете. Рассчитывая продолжать изучение Монголии, я считал преждевременным браться за исполнение такого предприятия; поэтому я должен повременить с подобным изданием и разве только, если позволит время, напечатать несколько отдельных выдающихся эпизодов из путевой жизни нашей экспедиции.
Отказываясь, таким образом, пока писать о Монголии и монгольской жизни для публики вообще, я не хотел бы оставить не высказанными теперь же некоторые общие мои замечания об этом народе. Замечания эти основываются только на внешнем знакомстве с монголами; для более полного знакомства с ними мне недоставало знания языка; хотя я сознавал, что путешественник, уже из одной вежливости к чужому народу, а тем более в интересах выполнения своей ученой миссии, должен изучать язык туземцев, тем не менее коллекторские занятия во время путешествия постоянно отвлекали меня от занятия монгольским языком. Но и одна внешняя картина быта большого и оригинального народа способна возбуждать вопросы и желания отыскать на них ответы.
Монгольский народ представляет сплошное население на протяжении 16° по меридиану и 45° по параллельному кругу; уже один факт такого обширного объединения в языке, культуре и религии, находящий, может быть, свое объяснение в равнинном характере страны, факт очень замечательный; другое обстоятельство, которое бросается в глаза при первом же столкновении с этим народом, это та степень культуры его, которая заставляет сознаться, что монгольский народ не бесплодно прожил до настоящего времени; то, что мы у него находим, показывает, что и в такой пустынной и бедной стране, какова Монголия, люди могут создать себе условия мирной и культурной жизни. Путешественника поражают эти кочующие монастыри, кочующие алтари со своими многочисленными пантеонами, кочующие библиотеки, переносные войлочные храмы в несколько сажен высоты, школы грамотности, помещающиеся в кочевых палатках, странствующие медики, кочевые лазареты при минеральных водах – все это виды, которые никак не ожидаешь встретить в кочевой жизни; по развитию грамотности в народной массе монголы бесспорно единственный кочевой народ в мире.
Это не дичь вроде туркменов или даже наших киргиз. Кто видел оба народа – монголов и киргизов, тому невольно приходит желание провести параллель между ними. Монгольские князья – по-азиатски люди очень образованные; они часто умеют говорить на нескольких языках той империи, к которой принадлежат, пишут по-монгольски и тибетски, иногда даже изучают санскритский язык; многие из них живали по году или и более в Пекине, столице своего государства; они соревнуются друг перед другом в постройке монастырей и кумирен, в обогащении их дорогой утварью и металлическими изображениями божеств, одна перевозка которых стоит больших денег; стараются приобретать книги. У наших киргиз султаны малограмотны, письменные дела ведут преимущественно через наемных секретарей из беглых татар или туркестанцев, единственным занятием, достойным своего высокого звания, считают охоту с ястребами и беркутами; книгохранилищ и школ киргизские султаны не заводят.
26
Текст публикуется по изданию: Сборник к 80-летию со дня рождения Григория Николаевича Потанина: Избранные статьи и биографический очерк. Томск, 1915.