Они были европейцами, эти мужественные путешественники, ученые исследователи, часто французы — те, кто открыл, «изобрел» нынешнюю Сибирь, этого неразрывного спутника России, утвердившего и укрепившего ее на востоке. Среди первых был аббат Жан Шапп д’Отрош, имя которого вчера упомянул наш гид. Мне оно ни о чем не сказало по той причине, что я ничего о нем не знала… Сейчас я о нем уже более осведомлена. Какая судьба! Он родился в Мориаке (провинция Канталь) в 1722 году и умер в Сан-Хосе (мексиканская Калифорния) в 1769-м. Десятью годами ранее Академия наук выбирает его своим членом-корреспондентом, а через год отправляет в Сибирь наблюдать прохождение Венеры по диску солнца в Тобольск, самое сердце бывшего сибирского ханства… Путешествие в санях через тысячи преград из Петербурга в Тобольск (2670 километров) заняло целый месяц. По возвращении в Париж в августе 1762 года он пишет свое «Путешествие в Сибирь». То, что он говорит о русском правительстве и его методах, настолько отрицательно, что в 1771 году книга становится предметом опровержения, заказанного Екатериной II и опубликованного под названием «Антидот, или Обсуждение скверной, но прекрасно изданной книги под названием „Путешествие в Сибирь“».
Тем, кто когда-то пользовался чугунными эмалированными сковородками «Мирус», украшенными просвечивающимися цветочками, которые зачастую лопались от нагревания, будет интересно узнать, что это именно аббату Шапп д’Отрошу мы обязаны их открытием под названием «стекло из Московии». Ах, как бы мне понравилось это выражение — «стекло из Московии», когда я в своей комнате на голодный желудок читала Мишеля Строгова на коврике, окрашенном красными пылающими отблесками Мируса! С аббатом д’Отрош я чествую вас всех, о Джеки Лондоны Великого Востока, исследователи, покрытые инеем, этнологи без методик, но и без предубеждений, минерологи, одетые в оленьи шкуры! А вместе с вами и ваши самые прекрасные открытия: драгоценные украшения курганов, золотой песок рек, рудные среброносные жилы во чревах откосов.
Потому что сегодня все уже иначе: мы окончательно покинули чудный мир детских книжек для мальчиков и девочек. Рудные запасы почти истощены, остались только воспоминания о Колыме, об ужасной смертности, царившей на золотых рудниках из-за цианида и кислоты, применявшихся там для извлечения золота. Заключенные копали вечную мерзлоту по четырнадцать часов в день. Согласно данным историка Роберта Конквеста 30 процентов из них умирали в первый же год, остальные — на втором году. Колыма значит смерть, говорили в то время. Туда отправлялись по морю из Владивостока — возможно, Мандельштам, когда умер, как раз и находился на пути туда. (Последний свидетель, который уверял, что узнал его, говорил о полусумасшедшем человеке, искавшем пропитание среди протухших костей и тряпья.)
В бассейнах Амура и Лены есть еще немного золота, и большие предприятия создаются для его добычи. Но предметом особой зависти, как и наибольших рисков для Сибири, сегодня являются огромные запасы нефти. К сожалению, мне не удалось поприсутствовать на конференции, организованной Иветтой Вагэ, географом из Руанского университета, на тему: «Арктическая Сибирь: кочевые нефтяные города» во вторник, 30 ноября 2010 года. В этом и есть вся суть конференции: в глубоких территориальных и урбанистических изменениях, которым подвергается весь регион из-за добычи нефти. Соглашения, подписанные с Японией в 2009 году, очень тревожны в смысле сохранения окружающей среды: сырая нефть, добытая здесь, будет поставляться на рынки Северо-Восточной Азии и в Японию, как только закончится строительство русского нефтепровода Восточная Сибирь — Тихий океан. Одна экологическая катастрофа уже случилась десять лет назад в западной Сибири («Либерасион» от 7 августа 2001 года): «Вследствие интенсивной добычи нефти в Западной Сибири огромная область, в семь раз превышающая площадь Москвы, от 700 000 до 840 000 гектаров тундры, была загрязнена из-за крупной утечки углеводородов». Исследования показывают также, что в опасности исчезновения пребывают некоторые виды животных, таких, например, как серый кит.
Все это, естественно, я узнаю потом. А теперь я полностью поглощена мерным качанием поезда. Оно так глубоко проникло в меня, что, выходя на станциях на перрон, я шатаюсь, как матрос после качки. Белые облака катятся над монотонными просторами, разрезанными иногда широкими полосками воды. Мой взгляд безостановочно блуждает по нескончаемым занавескам белых берез, которые вдруг раскрываются, показывая сопку, поросшую лиственницей, или затерянную дорогу, реку с ее широким и сильным течением. Ничто в Европе не может дать представление о красоте и полноводности этих рек… Взгляд поднимается вновь к поездам белых облаков, ветер метет низкую траву, на деревянных покосившихся столбах висят длинные нити электрических проводов, соединяющих между собой бедные деревянные домики, вымытые дождями и снегом. Я вытягиваю ноги, спина прижата к подушкам, временами дремлю, радуюсь, вдруг проснувшись, что я здесь. Я уверена, что все мной увиденное мне только кажется. Но радость путешествия влечет сладкую усталость и ожидание прибытия на неизведанное море.