Остался вопрос об управляющем делами. Моя кандидатура, как мне передавал Вологодский, принималась без возражений, но я категорически отказался. Я настаивал на освобождении меня от участия в работах Правительства вообще и предложил вместо себя профессора Тельберга. Последний считался, однако, монархистом, и его принимали неохотно. Вопрос разрешился, наконец, тем, что функции управления делами разделили. Создано было Управление делами Директории, во главе которого встал Кругликов, и Управление делами Совета министров, во главе которого был поставлен Тельберг. Выставлена была моя кандидатура в министры труда, но я предупредил Вологодского, что не займу этого поста, а потому по поводу моей кандидатуры никаких раздоров не могло быть. Кажется, кто-то из членов Директории предложил назначение моё товарищем министра народного просвещения, с правами заместителя министра, избравшего резиденцией Томск. Сапожников одобрил мою кандидатуру. Считая для себя необременительной эту должность, я согласился.
Все препятствия к разрешению кризиса устранились.
В последних числах октября у одной из служащих Самарского «Комуча» г-жи Рерих был произведён обыск. У неё нашли документы, относившиеся к деятельности Самарского Правительства, и так как наиболее пикантные из них относились к политике в отношении к Омску, то изучением этих документов занялся товарищ министра иностранных дел Головачев.
Он не фигурировал ни в каком списке. Его карьера была окончена, и последним его дебютом в Совете министров было выступление против эсеров и Директории, иллюстрированное цитатами из захваченных документов, характеризовавших враждебность Самары к Омску и её заговорщические действия.
Но это всё уже давно было известно, и Головачева не захотели слушать. Его план сорвать соглашение с Директорией не удался, и он подал в отставку, предупредив неизбежное увольнение.
Бурная работа Сибирского Правительства подошла к концу. Пять месяцев его существования промчались быстро, но не бесследно. В них было много содержания и много идейной бескорыстной работы. Сколько приходило приветствий на имя Сибирского Правительства, кто только не выражал ему преданности, кто не свидетельствовал уважения! Сколько приговоров сельских сходов, сколько постановлений земств, в том числе и тех, которые впоследствии стали ярыми врагами омской власти.
Сибирское Правительство было подлинно демократическим и в то же время твёрдым. Оно не сделало ни одного шага, противного интересам народа, оставаясь на почве реальной политики. Это чувствовалось и понималось, и оттого страницы официального «Сибирского вестника» пестрели неофициальными, искренними и тёплыми обращениями к власти.
Но Правительство ещё не успело развернуться, как уже должно было сложить с себя власть. Искусственная политическая борьба отрывала его от практической реальной работы; гражданская война, требовавшая единства власти, заставила Сибирское Правительство отказаться от своего самостоятельного существования. Но оно всё же успело себя выявить. Я уже упоминал ранее, как бесхитростные мужички после свержения большевиков, привозя в город связанных ими коммунистов, говорили: «Опять у вас социалисты, опять вязать придётся».
Так было в период организации власти Западно-Сибирским Комиссариатом. Но Комиссариат скоро ушёл, и у руля власти остались социалисты по симпатиям, но не по программе, остались демократы, которые дали политике реальное направление. Крестьянин увидел, что его хлеб закупается по цене, не разоряющей его, он увидел, что власть на местах близка ему, и он был доволен.
Честный рабочий нашёл выгодной сдельную плату, потому что она обеспечивала его потребности и деньги приобрели реальное значение, так как вместе со свободой торговли появился на рынке товар.
Иначе было в Самаре. Беспристрастный исследователь отметит потом, что правы были агенты Сибирского Правительства, когда они доносили, что крестьянство приволжского района не поддерживает ни Учредительного Собрания, ни Самарского Правительства, потому что оно не видит принципиальной разницы между большевиками и эсерами. И те, и другие — социалисты, и одни, и другие не признают собственности. Реальная перемена незаметна, а изменение конструкции власти для крестьянства безразлично. Если бы Самарский Комитет дал крестьянам собственность на землю, то отступления от Волги, вероятно, не было бы: крестьянство стало бы заинтересовано в победе.