Адмирал принял избрание; но он ещё не отдавал себе ясного отчёта, как широка будет его власть. Это обнаружилось при установлении титула. Он был смущён предложенным званием «Верховного Правителя», ему казалось достаточным звание Верховного Главнокомандующего с полномочиями в области охраны внутреннего порядка. Между тем членам Правительства казалось, наоборот, что адмирал не должен быть Верховным Главнокомандующим. В его лице рассчитывали видеть устойчивую верховную власть, свободную от функций исполнительных, не зависящую от каких-либо партийных влияний и одинаково авторитетную как для гражданских, так и для военных властей.
Однако адмирал настаивал, что именно Верховным Главнокомандующим он и должен быть, так как не иметь непосредственного влияния на ход военных дел — значило, по его мнению, не иметь вообще ни силы, ни значения.
Совет министров согласился, не продумав значения и последствий своего решения. На этот раз ошибка оказалась несомненной, но обнаружилась она позднее, когда выяснилось, что адмирал фактически не был и не мог быть Главнокомандующим, так как он был силён на море, а не на суше.
Роковая неожиданность переворота поставила Совет министров перед фактом, заставила его принять решение без подготовки, избрать диктатора, недостаточно оценив его качества, определить его права, не выяснив твёрдо политических целей. Я никогда не был революционером, и опыт пережитого лишь укрепил меня в убеждении, что всякий переворот приносит больше несчастья, чем выгод. Те, кто свергнул Директорию, приняли на себя тяжкую ответственность, и, судя по тому, что произошло, они, видимо, мало продумали политическую программу будущего, сговорившись лишь на замене Директории Колчаком.
После избрания Верховного Правителя Вологодский и Виноградов заявили об оставлении ими должностей Председателя Совета министров и заместителя Председателя. Виноградов при этом добавил, что он остался бы, если бы верил, что происшедшее принесёт благо стране, но он в это не верит.
Попытка уговорить его остаться, чтобы усилить преемственность власти, не увенчалась успехом. Иначе отнёсся к этим просьбам Вологодский. Он расплакался в заседании — до такой степени был взволнован всем происшедшим. Со свойственной ему искренностью он заявил, что ни совесть, ни рассудок не позволяют ему остаться и что он не видит в себе надобности. Но общая единодушная просьба, поддержанная и Колчаком, остаться во главе Совета министров, чтобы Сибирь, привыкшая к имени Вологодского, знала о том, что у власти остались прежние люди, повлияла на мягкого и уступчивого председателя, и он остался.
«Значит, диктатор?» — спросил Виноградов. По существу, это было так. Но Совет министров, не стремившийся к установлению диктатуры, искал какого-то среднего выхода, и когда Старынкевичу, Тельбергу и мне предложено было выработать основной закон, определяющий права Верховного Правителя и права Совета министров, мы остановились на мысли, что Российское Правительство составляют Верховный Правитель и Совет министров. Законодательная власть Верховного Правителя была ограничена, он стал «диктатором конституционным».
На акте 18 ноября отразились как спешность его составления, так и двойственность настроения его авторов, и я, один из трёх авторов, сознаю, что акт этот был не вполне удачен. Мы рассчитывали на восполнение его новым Положением о Совете министров, которое было поручено разработать новому управляющему делами, профессору Тельбергу. Но он не сделал этого, а практика пошла путём зигзагов, которые в результате исказили сущность ноябрьской конституции.
Совет министров превратился в законодательный орган, не ответственный за внутреннюю и внешнюю политику. Вся тяжесть политической ответственности пала на плечи адмирала и его ближайших советников.
Что послужило причиной переворота?
Я думаю, основная причина — это общая неудовлетворённость уфимским компромиссом. Директория — креатура левых — утратила свой престиж у эсеров, как только там появился Чернов.
Из оставшихся после Директории материалов выяснилось, что на заседаниях эсеров, происходивших в Самаре с конца августа по начало сентября 1918 г., когда поставлен был вопрос об «ответственности власти в ультимативной форме, большинство высказалось за возможность в крайнем случае признать безответственную власть — такое решение принято было большинством 35 голосов против 7. Затем, когда этот вопрос был поставлен не в ультимативной форме, ответственность Временного Правительства перед съездом членов Учредительного Собрания была принята большинством — 19 против 14 при двух воздержавшихся, а вся резолюция принята была 25 против 13 при 1 воздержавшемся, на собрании фракции 4 октября».