Как только в Томске получена была телеграмма с указом о перерыве работ, Дума решила оказать неповиновение, организовала своё правительство — «Исполнительный комитет» — и постановила предать суду Михайлова (министра финансов) и Грацианова (товарища министра внутренних дел), распоряжением которых была закрыта Дума.
Энергичный и смелый томский губернский комиссар А.Н. Гаттенбергер, впоследствии министр внутренних дел при Директории и адмирале Колчаке, быстро ликвидировал всю эту детскую затею, не обратив внимания на угрозы и требования, которые предъявляли к нему чехи об освобождении арестованных членов исполнительного комитета.
Вот эпизоды из этой чехо-эсеровской кампании.
Губернский комиссар Гаттенбергер сидит у себя в служебном кабинете. В том же доме помещается канцелярия Сибирской Областной Думы. Там происходят непрерывные конспиративные заседания, на которые приглашается и чешский «дипломат», доктор Глосс. Участие в совете старейшин Думы посторонних лиц было обычным явлением. Самарский уполномоченный Гуревич сиживал и на заседаниях Думы, не то что в совете старейшин — там он был своим человеком. Зато из членов Думы приглашались далеко не все, кому следовало представительствовать в совете старейшин.
Бывает время от времени в закрытых заседаниях совета и иностранец, доктор Глосс. Неожиданно в один из тревожных дней он появляется в кабинете Гаттенбергера, куда проходит в сопровождении двух солдат, по-видимому, из совета Думы, находившегося, как сказано, в том же доме.
— Вы что здесь делаете? — спрашивает Глосс.
— А вам что угодно? — отвечает комиссар.
— В городе тревожно, я хочу знать, что вы делаете.
— Нет, в городе спокойно. Вы можете не беспокоиться, а я занимаюсь делами, которые вас не могут интересовать.
Глосс ретируется. Это было накануне роспуска Думы. Спустя два дня, когда помещение канцелярии Думы было опечатано, а некоторые члены Думы, и в том числе Павел Михайлов, были арестованы, Глосс, опять в сопровождении солдат, занимает служебный кабинет Гаттенбергера в его отсутствие и оттуда звонит ему по телефону.
— Кто у телефона?
— Доктор Глосс.
— Что вам угодно?
— Вам известно, что помещение Областной Думы опечатано?
— Да, известно.
— А вам известно, что арестован член Думы Павел Михайлов?
— Известно. Это я распорядился об аресте.
— А на каком основании?
— По распоряжению Правительства. А вы по какому основанию вмешиваетесь?
— Я прошу вас приехать в Управление комиссара, мне нужно переговорить с вами.
— Мне не о чем говорить с вами. Я разъединяю телефон.
Гаттенбергер едет затем к генералу Пепеляеву, командиру корпуса, стоявшего тогда в Томске, и рассказывает разговор с Глоссом. Пепеляев обещает Гаттенбергеру в случае надобности арестовать Глосса и сдать его Гайде, который должен как раз проезжать Тайгу (станция близ Томска).
Гаттенбергер возвращается к себе. Опять звонок.
— Я доктор Глосс. Когда же вы приедете?
— Я не приеду и прошу вас меня не беспокоить. Я был у Пепеляева, и он гарантирует поддержание порядка.
— У кого вы были?
— У Пепеляева.
— Зачем вы у него были?
— Я вам сказал уже, что не буду давать объяснений своих действий.
— А что вам сказал Пепеляев?
— Сказал, что если нужно будет, он вас арестует.
— Гм!
После этого Глосс прекращает разговор и больше не беспокоит управляющего губернией.
После всех этих перипетий Глосс был убран из Томска и стушевался вплоть до иркутского восстания.
Убитый в Омске Новоселов был настоящей жертвой чужой игры. Настоящим виновником его смерти является Якушев, который руководил всей этой политической авантюрой, печальные последствия которой гораздо тяжелее, чем можно было думать.
Новоселов — сибирский казак по происхождению, талантливый писатель. Его очерки из сибирского быта написаны красиво и тепло. Он прибыл с Востока, желая отдохнуть от политики и отдаться литературной работе.
Связь Новоселова с казачеством внушила, очевидно, реакционным кругам мысль, что это опасный человек, в то время как в действительности он мог быть только полезным человеком. Невежественная рука озлобленного человека, явно не отдававшего себе отчёта в бессмысленной жестокости и тяжкой преступности совершаемого, покончила с Новоселовым в загородной роще Омска.
С этого момента началась военная распущенность, которая постепенно возрастала, в которой вылилась и месть за пережитое во время революции от «социалистов» — такое же бесхитростное мировоззрение, как и у крестьян, смешивающих всех социалистов в одно, — и деморализация, укрепившаяся за время тирании большевиков, озлобившая и ожесточившая нравы.