Осенью, когда сибирские леса, начиная от Красноярска, сверкают яркими красками, как будто наглядным свидетельством их разнообразных богатств, увлеченный путешественник, как обвороженный герой в сказке, теряет способность восторгаться. Он только глядит во все глаза и не верит, что это всё Сибирь, эта неведомая даже для русских страна богатств и красоты.
Но, подъезжая к Байкалу, в тот момент, когда открывается исток Ангары, а за темно-синей гладью озера покажутся величественные горы, покрытые шапками снегов, — восторг изумления невольно вырвется из груди.
Но не одни красоты волновали ехавших на Восток в поезде Вологодского.
Все ехавшие переживали какое-то особое чувство радостной бодрости. Окружающее еще недавно было в руках большевиков. Сибирь так быстро, так легко сбросила с себя ярмо коммунистического засилья, что даже в скептиках, веривших больше в мирное изживание большевизма, зарождалась светлая надежда ускорить освобождение родной страны.
Поезд мчался по южному берегу Байкала. Железнодорожный путь огибает озеро, и о его изгибах было легко догадаться, так как на большом протяжении были видны мчавшиеся навстречу один за другим поезда. То были эшелоны чехословацких войск.
На вагонах развевались бело-красные флаги молодой республики. Теплушки были украшены зелеными ветками, гербами и плакатами. Лица ехавших были мужественны и энергичны. Победители, только что пробившиеся на Восток, мчались обратно на Запад.
Не с одним только чувством благодарности глядел я на проезжающих — они внушали чувство искреннего восхищения. Это были герои.
Решение Масарика и союзников
Секрет возвращения чехов на Запад заключался в решении, принятом в Париже. Война с Германией еще не была окончена. Предоставить тоннаж для перевозки 40 тысяч чехов во Францию представлялось затруднительным. Казалось более целесообразным вернуть всех чехов к Волге и создать для Германии угрозу восстановления восточного фронта. Президент Масарик, тогда еще председатель чехословацкого Национального Комитета в Париже, прислал приветствие чехословацкому войску и благословлял его на дальнейшую борьбу. Вывезти все войско не представлялось возможным, значительная часть его, согласно ранее уже полученным инструкциям, находилась в районе Волги и Урала, рассчитывая пробиться к Архангельску. Поэтому политический расчет диктовал возвращение всех чехов к Волге для использования их военной силы против германских прислужников, большевиков и восстановления преданной союзникам России.
Чехи требуют всероссийской власти
Неудивительно, что, приняв на себя тяжелую задачу борьбы на чужбине за далекие и малопонятные цели, чехи стали проявлять склонность к активному участию в политической жизни страны, куда их забросила судьба. На съезде представителей всех частей был избран местный (сибирский) чехословацкий Национальный Совет, во главе которого встал Богдан Павлу. Резиденцией Совета был избран Екатеринбург.
Наибольший интерес Совет проявил к организации всероссийской власти. «Настоящее политическое положение, — объявил чехословацкий Совет, — властно требует немедленного создания центрального всероссийского правительства». С этим лозунгом выступил Павлу на Уфимском Совещании, где чехословацкий Совет присутствовал in corpore (в полном составе. — Ред.), свидетельствуя свой живой интерес к задачам совещания.
Состав чехословацкого Совета был левый. Симпатии его были на стороне социалистических партий, которые не только благодаря плохому знанию русских бытовых отношений, но и по личным увлечениям чешские деятели принимали за истийно народные.
Всякому должен быть понятен живой интерес чехов к объединению власти на освобожденной от большевиков территории. Они не могли быть равнодушными к раздорам областных правительств и бесхозяйственности военного дела, но будущее показало, как опасно было вовлекать во внутреннюю политическую борьбу иноземные, не связанные с русской жизнью силы.
Встреча с Семеновым
В вагон вошел молодой плотный казак-офицер с красивым, но простоватым лицом. Это был Семенов. Он проявил необычную для казака скромность, временами, казалось, даже волновался. У всех осталось впечатление, что это простодушный и незлобный солдат. В июле в Омске побывал Дутов, атаман оренбургских казаков. Он и по внешности уступал Семенову, и характером не располагал к себе. Он производил впечатление человека хитрого и политического, видимо, лавировал между Самарским «Комучем» и Сибирским Правительством, скептически относясь и к тому, и к другому, но стараясь заполучить от каждой стороны побольше. Семенов казался неспособным на такую игру. Не являлся ли он сам игрушкой в чьих-либо руках?
Японцы
Начиная с Читы, повсюду встречались японские солдаты и офицеры. Главу Сибирского Правительства никто из японских военных властей не выражал желания видеть. Японцы делали свое дело настойчиво, без шума и, казалось, с полным безразличием к русской власти.
На станции Оловянной, где большевики, отступая, взорвали мост через реку Онон и где пришлось остановиться, пока приведен был в порядок понтон, мы прочли интересное объявление японского генерала:
«Объявляю всем и местному населению, включая и военных, что японская армия не собирается делить или присваивать себе русских земель и отнюдь не будет вмешиваться в русскую внутреннюю политику, а ставит целью своего выступления лишь исполнение веления многогуманного и милосердного нашего Императора. Видя страдания России, наш Император послал свою армию в этот район для восстановления порядка и спокойствия. Следовательно, и задачи японской армии состоят в том, чтобы избавить Россию от омута страданий и оков рабства, причиненных нашествием германо-австрийских пленных и красноармейцами, и этим самым оказать русскому народу решительную поддержку. Можно сказать, что японская армия является истинной спасительницей для русского народа, но если кто-либо будет оказывать сопротивление нашей армии или препятствовать исполнению святого назначения ее, то она примет строжайшие меры и будет преследовать без разбора национальности, чем устранит все препятствия к исполнению задач нашей армии. Желая русскому народу истинного счастья, советую мирно жить и трудиться для своего и общего блага и не волноваться под влиянием вредных идей, которые доведут вас до полной гибели. Начальник седьмой японской дивизии генерал-лейтенант Кихфудзии».
Дальневосточная неразбериха
Положение, которое мы застали во Владивостоке, было на редкость сложное, но, как выяснилось впоследствии, не самое сложное из тех, которые приходилось видеть в Сибири за время гражданской войны.
Еще в Харбине наш поезд осадили корреспонденты и политические деятели. Как Сибирское Правительство относится к Временному Правителю генералу Хорвату? Каково отношение его к «Правительству автономной Сибири»? Одно ли это правительство с омским или это совсем другое правительство?
Все эти вопросы вызывались чрезвычайной запутанностью политического положения на Дальнем Востоке. Группа Дербера не без некоторого основания утверждала, что она является тем самым Сибирским Правительством, от имени которого действует в Омске Вологодский, и что соединение Восточной и Западной Сибири означает, что произойдет соединение временно разрозненных частей Правительства. Признать это en toute lettre (франц. В буквальном смысле. — Ред.) было невозможно. Группа Дербера вооружила против себя всю дальневосточную буржуазию. Судя по ней, составляли мнение о Сибирском Правительстве вообще. Я уже указывал, что лучшие из избранников Областной Думы случайно оказались в Сибири, на Дальнем же Востоке были наименее авторитетные и в то же время наиболее одиозные фигуры. Кроме того, сама группа Дербера разложилась. Пребывание Дербера на посту премьера признано было неудобным. Его заменил Лавров, кооптированный в состав правительства из земцев. Устругов вовсе вышел из Сибирского Правительства и перешел в «Деловой Кабинет» ген. Хорвата.
Чтобы вывести П. В. Вологодского из затруднительного положения, на эти рискованные вопросы отвечал я, так что гнев дерберовской группы на меня первым делом и обрушился. Я высказался в том смысле, что длительное разделение одного и того же правительства на две группы, действовавшие независимо одна от другой и не имевшие между собой связи, сделало каждую из них самостоятельным правительством. Одно не может отвечать за другое.