По возвращению в Охотск Резанов излил душу подчиненным Хвостову и Давыдову, которые, преисполненные благородным гневом, решили показать Японии почем фунт лиха и сожгли несколько японских селений на Сахалине и Курилах, взяв в плен их жителей. Некоторое время спустя пленные были возвращены в Японию, но один из них, стражник с острова Итуруп Накагава Городзи, подружившись в Иркутске с проживавшим там моряком из Сэндая по имени Дзэнроку, остался на некоторое время в этом сибирском городе и научился делать прививки от оспы. В 1812 году он вернулся на родину и привез с собой книгу на русском языке об этих прививках. Она была переведена на японский язык Баба Садзюро в 1814 году. Японским медикам благодаря знаниям, полученным из этой книги, во время эпидемии оспы в 1824, 1835, 1842 годах удалось спасти немало людей. Таким образом, Городзи можно назвать патриархом прививочного движения в Японии. Он оставил после себя интересную книгу «Были и небылицы, собранные на чужбине».
Среди японцев, посетивших Иркутск в XIX веке был Эномото Буё. В 1871 году он был направлен в Петербург в качестве Чрезвычайного и Полномочного посла. Здесь в мае следующего года он блестяще провел переговоры о территориальном обмене Сахалина на Курильские острова и в 1878 году возвратился на родину. По пути Буё делал записи, которые позднее опубликовал под названием «Сибирский дневник». В частности, об Иркутске он с восторгом писал: «Глядя на это великолепие, любой путешественник скажет: воистину Иркутск — это сибирский Петербург». Японца поразило радушие сибиряков: «стол, ломившийся от яств и вина», очень искренний и любезный хозяин. После обеда, как отмечал Буё, он и хозяин выехали на прогулку по городу. Можно себе представить японского вице-адмирала, сидящего рядом с русскими в карете, запряженной цугом, несущейся по Большой улице (ныне ул. Карла Маркса).
Буё проявил большой интерес к месторождениям золота, и его отвезли на единственный тогда в Восточной Сибири золотой прииск. Он посетил также находящиеся за городом винокурильню и стекольный завод. В своем дневнике японский посланник написал и об Иркутском музее: из всех экспонатов ему запомнилось более всего чучело тюленя, который водится на Байкале.
В 1892 году состоялся знаменитый конный поход через Сибирь подполковника Фукусима Ясумаса. Он провел в Иркутске 10 дней и за это время побывал в казачьем полку, военном госпитале, кадетском училище, начальной школе, музее и т. п. При температуре — 25° «меня провели в русскую баню с паром… когда выскакиваешь из бани наружу, от огромной разницы температур сводит дыхание», — писал он в своем дневнике.
В тот же год отправился в поход через Сибирь еще один японец по имени Тамаи Кисаку. Этот юноша собирался преодолеть расстояние от Владивостока до Берлина. Тамаи Кисаку родился в 1866 году в префектуре Ямагути. В 1897 году он издал на немецком языке книгу «Сибирский караван». Тамаи стремился ближе познакомиться с европейской культурой и «мировой торговлей в ее центре Германии». В 1892 году он тайно пробрался во Владивосток, прибился к торговому каравану и вместе с ним, преодолев за полтора года приблизительно 20 тыс. км, прибыл в феврале 1894 года в Берлин. В Германии он работал газетным репортером, но в 1906 году скоропостижно скончался.
Тамаи пробыл в Иркутске около трех месяцев, прежде чем смог присоединиться к чайному каравану, состоящему из 225 саней. В дневнике он тогда записал: «Мне было тяжело расставаться с Иркутском, ведь я расставался еще и с единственным японцем, живущим на огромном пространстве от Байкала до Урала, с моим земляком Сиина Ясуноске… Несмотря на мороз в 23 градуса, на реке (Ангаре. — К. К.) не было и намека на лед. Быстрое течение препятствует образованию льда…»
Даже из этих приведенных мною кратких сведений можно сделать вывод, что для всех японцев, оказавшихся в XIX веке в России, Иркутск был каким-то особым городом: у кого с ним были связаны приятные воспоминания, а у кого — судьба.
Я оказался в Иркутске в 1948 году. К тому времени я уже немного освоил русский и меня стали использовать как переводчика. Иногда у меня даже было свободное время. Каждое утро, проходя по мосту через Ангару, я смотрел на ее бурные воды, на возникающие там и сям водовороты, и не мог отвести глаз. Помню также надвигающееся чувство страха, когда трава на берегах реки стала желтой, жухнуть и во всем чувствовалось дыхание зимы.
Частенько я заходил в расположенный на улице Карла Маркса книжный магазин, перед входом в который висел огромный транспарант со словами «знание — сила». В то время меня интересовала история русской мысли, и предметом моих мечтаний был трехтомник сочинений Белинского. Стоил он 30 рублей — столь дорогую покупку я себе позволить не мог, как не мог отказать себе в удовольствии, бывая в магазине, листать желанные книги. Наверное, при этом мои глаза начинали гореть, привлекая внимание остальных покупателей. И как-то раз в магазине со мной заговорил студент-бурят. Потом он купил мне этот трехтомник, хотя ему, как и всем советским людям, наверное, жилось нелегко. Я очень берег подаренные книги; они долго путешествовали со мной по лагерям, но однажды исчезли, как это часто бывает не только в заключении.
Бывая в России, я иногда езжу в Иркутск: туда меня влекут воспоминания и вода Ангары — самая вкусная на свете.
Но вернемся к Косандзи. Он отправился в длительную командировку в центр Ленских золотых приисков, в Бодайбо. Бодайбо находится далеко в горах Восточной Сибири, в районе реки Витим. Чтобы добраться до этого места в летнее время, нужно пересесть с лошадей на пароход, зимой же для этого предстоит на санях преодолеть путь протяженностью более тысячи километров. Насколько мне известно, кроме Косандзи, больше никто из японцев не посещал Бодайбо. Более того, невозможно представить, чтобы японец смог здесь жить. Косандзи же провел здесь с молодой женой лучшее время, здесь родилась его старшая дочь Киёко.
Косандзи и его спутники выехали из Иркутска 20 марта. Шел снег. Предстояло проехать 200 километров на северо-северо-восток. Вокруг простиралась пустынная местность с редкими деревьями. Проехав через селения Катюг, Пономарево, Жигалово, Усть-Ига, Боярск, они выехали у Усть-Кута на Лену. Здесь предстояло сесть на пароход, но река еще не открылась, и решено было ехать на санях. В дневнике Косандзи подробно расписаны часы отправки и остановки, плата за чай, за проезд, за еду, за постой. Выезжали обычно в 5–6 часов утра, останавливались на ночлег в 9—И часов ночи.
31 марта путешественники прибыли в Витимск, что в 700 км от Усть-Кута. Здесь они расставались с Леной и должны были идти вверх по Витиму. В судоходное время по реке ходили маленькие суденышки.
Как только они отошли от Витимска, все вокруг разом заговорили о золоте. В этой местности и стар и млад, бедняк и богач были помешаны на золоте. Приблизительно в 330 км от Витимска в районе Бодайбо находится знаменитый Олекма-Витимский прииск. В конце XIX века его производительность достигала 8 тонн золота в год. Прииск представлял собой полоску земли шириной 200–500 метров, тянущуюся вдоль реки на 5 километров. Местность здесь была скалистая, растительности мало. Золото содержалось в грунте. Считалось нормальным из-за 70 золотников (приблизительно 300 грамм) золота перелопатить 100 пудов (1638 килограммов) грунта. Золотоносность проверяли таким образом: вдоль реки откапывали несколько ям, и содержимое анализировали и выводили среднюю стоимость. И все равно были старатели, которые терпели неудачу.
Если золото находилось в поверхностных грунтах, землю с поверхности грузили на тачку, отвозили и сбрасывали в бочку, погруженную в реку. В дне бочки были просверлены отверстия, поэтому золотоносный песок выходил наружу, а крупные камни оставались внутри. Иногда бочку устанавливали так, чтобы она вертелась в воде. Если же золотоносный слой земли был достаточно мощный, глубоко в грунт забивали колья, огораживали ими место и брали породу из глубинных пластов. Золотоносная порода вместе с водой скатывалась вниз по слегка наклоненному желобу, затем проходила через ветки, грубую материю типа сукна, на поверхности которой и осаживались крупинки золота. Каждый день такая процедура проделывалась два-три раза. Найденное золото складывали в железные коробки, отвозили в город и переплавляли в слитки. После этого старатели получали деньги.