Конечно же, Мухин знал, кто такой Исимицу. Трудно сказать, почему он надеялся на содействие Исимицу — в то время отставного полковника сухопутных войск. Можно лишь представить, насколько непоколебимой была вера Мухина в революцию.
Исимицу и Мухин встречались несколько раз и всегда хорошо понимали друг друга. Одна из встреч произошла летом 1919 года. Это была горячая для Мухина пора, дела в Совете не отпускали ни днем, ни ночью. В это время все выше поднимала голову контрреволюция. Утром 1 июня Исимицу вновь приехал в Благовещенск и встретился с Мухиным. В своих записках Исимицу пишет: «Сойдя с катера, я сразу нанял извозчика и поехал прямо в городской Совет. Город был безлюден, прохожих было совсем мало. Иногда встречались рабочие в грязных рубашках. Их вид никак не соответствовал тем прекрасным зданиям, которые украшали город.
В пункте, где по карточкам давали продукты, стояла длинная очередь безразличных, вялых граждан. У входа в Совет стоял мужчина, по виду охранник. Услышав, что я хотел бы встретиться с Мухиным, он даже не спросил никакого удостоверения и направил меня на второй этаж. Указав на лестницу, он сказал: «Пожалуйста, проходите!» Я быстро поднялся по лестнице и постучал в знакомую дверь. Когда я вошел, Мухин разговаривал в тремя мужчинами. Увидев меня, он поднялся, протянул руку и воскликнул: «О, полковник!» Я тоже подошел к нему и подал руку. Мы поздоровались. «Мухин, Вы здоровы? У Вас все хорошо?» Он проводил мужчин и мы сели. «Полковник, как Вы жили это время? Ведь три месяца прошло после нашей последней встречи. Конечно, с тех пор в городе многое изменилось. Мы захватили политическую власть, но у нас чрезвычайно много трудностей», — говорил он. Я выразил глубокую благодарность Мухину за его доброе отношение к проживавшим в Благовещенске японцам: благодаря усилиям Мухина они смогли вернуться в город и заниматься привычными для себя делами. Мухин упорно избегал вопросов о японских добровольцах и инциденте, который произошел в марте. Мы договорились о том, что он будет заботиться о японцах, проживающих в Благовещенске.
— Господин Мухин, я хотел бы задать вам необычный вопрос: рабочие и солдаты, которым теперь принадлежит власть, действительно изучили марксизм-лени-низм и действуют согласно ему?
— Нет, нет. Знакомы, наверное, всего два-три кадровых работника. Дело в том, что в России половина населения неграмотна. В этом нет ничего удивительного. Но этот народ испытал на себе тяжелейший гнет капиталистов и других привилегированных классов и на деле осознал справедливость марксизма-ленинизма. Конечно, революции сопутствует жестокость, но переустраивая все, мы думаем больше не о наших современниках, а о будущем поколении. Возможно, что очень нескоро, но Россия станет великой цивилизованной страной — в это я верю.
— Я с вами абсолютно согласен, господин Мухин. Придет время и Вам за Ваши усилия воздастся. Ваши труды не пропадут даром. По последним данным во многих местах сейчас поднимаются контрреволюционные мятежи. Что Вы думаете об этом?
— Я не беспокоюсь. Ведь дело в том, что Сибирь — колония России, поэтому если контрреволюция здесь и победит на какое-то время, то власть рано или поздно снова перейдет в наши руки. Если даже я буду убит, а Краснощеков[27] арестован, все равно революция победит.
Мне показалось, что, говоря об этом, Мухин уже не испытывал той уверенности, которая была для него характерна до мартовских событий. На нем был грязный костюм и старые сапоги. Волосы сильно отросли и были спутаны, глаза потеряли блеск. Выглядел Мухин очень усталым.
— Господин Мухин, ведь Вы являетесь председателем Амурского областного исполнительного комитета, Вы — высшее лицо в Амурском крае. Как Вы смотрите на то, чтобы заняться своей одеждой. У Вас ужасный вид.
— Да, да, да, — Мухин засмеялся. — Недавно мне об этом уже говорил Краснощеков. Он в этом отношении сильно отличается от меня: тщательно следит за своей внешностью. Беда в том, что у меня совершенно нет времени. 12 марта я, услышав выстрелы, вошел в эту комнату и с тех пор ни разу не был дома и не ходил в баню. Вы знаете, полковник, эти сапоги я не снимал уже 80 дней. В час или два ночи я прямо в одежде ложусь здесь на диван и сплю. Ничего не поделаешь, ведь идет революция. — Говоря это, Мухин стал с улыбкой приглаживать свои волосы и грязный измятый костюм».
Я думаю, что ваша революция победила во многом благодаря участию в ней таких людей, как Мухин. Но таким ли они хотели видеть советское общество, каким оно выглядит сейчас? Однако это уже другая тема. Исимицу о Мухине писал: «Были ли такие, как Мухин, люди среди меньшевиков или эсеров? Найдутся ли в Японии такие, как он, которые полностью забыли себя и всю жизнь посвятили служению государству, народу, борьбе за мир? Может где-нибудь есть хотя бы несколько таких людей!?» Исимицу заметил, что если бы Мухин стал президентом Сибирской республики, то он бросил бы свою службу и стал бы помощником президента.
Во время последней встречи Исимицу получил в подарок от Мухина посох, который достался ему от Краснощекова.
Я часто думал о том, на чем же была основана дружба между Исимицу и Мухиным? Ведь они исповедовали совершенно разные политические взгляды, родились и выросли в совершенно разных условиях. Наверное, источником их дружбы была любовь человека к человеку. Очевидно, отношения были основаны на безграничном доверии, которое так необходимо всем людям.
Памятник Ф. Н. Мухину в Благовещенске запечатлел революционера в рубашке и кепке. Он стоит на постаменте из красного гранита.
На набережной гуляли моряки, юноши и девушки. Нам показалось, что на противоположном берегу в городе Хэйхэ, как и в Благовещенске, идет строительство. Удивительно, как близко здесь расположены эти города двух государств — России и Китая. Мне пришла мысль: нужно, чтобы эти два государства всегда жили в дружбе, и тогда скорее настанет день, когда будет можно свободно ездить из одного города в другой. Недавно мне рассказывали, как осуществляются приграничные связи между Благовещенском и Хэйхэ. Видимо, скоро они станут оживленнее.
В половине двенадцатого по местному времени мы выехали из отеля «Зея» и час спустя уже летели на ТУ-154 в Новосибирск.
19 июля. Вторник. Новосибирск. Ясно. В 5 утра прибыли в аэропорт. Нас встречали старые знакомые — Андрей Сагалаев и Сергей Комиссаров. Все отправились в Академгородок. Немного отдохнув в гостинице, уже в час дня мы вернулись в аэропорт для того, чтобы отправиться на вертолете на Алтай. Кроме Деревянко и его группы с нами летели американские археологи Роджер Пауэр и Джин Эйгна и шесть японцев во главе с Танака Наото — директором фирмы «Тереби Юнион», которые собирались снимать раскопки на Алтае. Среди моих соотечественников были молодые девушки. Их присутствие создавало особую атмосферу.
Вертолет заправился в Горно-Алтайске и полетел к реке Кучерла — притоку Катуни. Вид сверху был прекрасным. Вертолет летел вдоль Катуни, и мы видели самую высокую гору Советского Алтая — Белуху. Это большая квадратная гора по очертаниям напоминает крепость. Местные жители называют Белуху хозяином алтайских гор. До этого путешествия я бывал на Алтае четыре раза, но Белуху видеть мне еще не приходилось. Знаменитый русский художник и поэт Николай Рерих, биографию которого я издал в Японии, так описал Белуху, которую он впервые увидел в 1926 году: «Приветлива Катунь. Звонки синие горы. Бела Белуха. Ярки цветы и успокоительны зеленые травы и кедры. Кто сказал, что жесток и неприступен Алтай? Чье сердце убоялось суровой мощи и красоты?»
Семнадцатого августа смотрели Белуху. Было так чисто и звонко. Прямо Звенигород. А за Белухой окажется милый сердцу хребет Куньлуня, а за ним — «Гора божественной владычицы» и «Пять сокровищниц снегов» и сама «Владычица белых снегов».