Было ли отправлено это письмо Накано Дзиро, выплатил ли он деньги матери Косандзи — неизвестно. В письме старшей сестре он пишет: «…то, что говорит Накано Дзиро, что творит начальник группы Саку Ивао, не поддается описанию. Поэтому я решил в ноябре расстаться с группой. Я написал Накано все, что думаю о нем: быть организатором, главой разведывательной организации и так недостойно себя вести, обманывать более слабых… просто слов нет. Я решил, что до последнего буду донимать Накано открытками… Когда умер начальник генерального штаба Каваками, деятельность нашей группы стала чисто формальной…»
Если все, что писал Косандзи — правда, то это просто ужасно. Перед отъездом Косандзи просил, чтобы 20 иен из его жалованья пересылали матери, но, оказалось, что мать денег не получала. Когда же Косандзи заикнулся об этом начальнику сибирской группы Саку, тот начал размахивать пистолетом. Выходит, что Накано Дзиро, как и многие политические деятели, был не тем человеком, которого стоило бы уважать. А может быть подчиненные Накано Дзиро не гнушались старушкиными иенами. Хотелось бы выяснить, кем же все-таки был Накано Дзиро, но теперь это уже невозможно.
* * *
20 февраля 1900 года Косандзи, порвав с обществом «Сикисимокай», сел на вокзале на семичасовой поезд и отправился в Верхнеудинск, куда прибыл в 12 часов 22 февраля. На следующий день он оказался на станции Мысовая, что на берегу Байкала. От Читы до Мысовой билет стоил 10 рублей 11 копеек. Железная дорога здесь кончилась. Дальше предстояло ехать на санях по льду Байкала. В этот день мела жуткая пурга.
Косандзи и его спутники перекусили и отправились в путь в пургу по льду в сопровождении 10 саней. За проезд с двух пассажиров взяли 8 рублей 50 копеек. Холод был ужасающий. «Я хорошо подготовился, тепло оделся, но мороз был лютый, веки смерзлись и света белого видно не было. На руках у меня были меховые рукавицы, но вскоре пальцы совершенно заледенели. Когда ночью мы прибыли в место под названием Листвяничная (ныне Листвянка. — К. К.), я от холода не мог произнести ни слова», — писал Косандзи.
В конечном пункте была таможня, где у всех проверили багаж. Затем на санях по льду Ангары наши путешественники переправились на противоположный берег, на станцию Байкал, откуда Косандзи на поезде поехал в Иркутск. Здесь, остановившись в ближайшей гостинице, он сразу же лег спать.
Иркутск — центр Восточной Сибири. Около 300 лет назад казачий отряд, как тогда говорили, «Иван Похабов со товарищи», построил острог на острове Дьячий в устье реки Иркут для зимовки сборщиков ясака (пушной подати). Со временем количество жителей выросло, вода подтачивала стены, и в 1661 году острог перенесли на правый берег Ангары (ныне центр Иркутска). Этот год считается годом основания города.
В 1822 году Сибирь была разделена на две губернии, и Иркутск стал административным центром Восточной Сибири. Здесь формировались экспедиции на Алеутские острова и Аляску, отсюда осуществлялось руководство присоединением Амурской земли к России. Во второй половине XIX века город стал быстро развиваться в связи с развитием в Восточной Сибири рудной промышленности. Отсюда на прииски отправляли оборудование, продовольствие и людей и пр. Транссибирская магистраль была проложена к Иркутску в 1900 году. Железнодорожный вокзал находился на левом берегу Ангары. Сейчас неподалеку от него находятся университет, музеи и театры, но во времена путешествия Косандзи там было довольно пустынно. Центр города располагался на противоположном берегу реки. Косандзи переправился туда на санях и снял комнату на улице Ранинской, у некоего Андреева. Потом он посетил фотографов Милевского и Порахмана, которые его радушно и сердечно встретили. Обмороженные во время метели на Байкале пальцы у Косандзи болели, и работать в фотоателье он не мог. Положение день ото дня ухудшалось, и 2 мая он вынужден был лечь в Кузнецовскую больницу, где ему сделали операцию.
В Иркутске Косандзи несколько раз менял жилье пока, наконец, 27 октября не устроился на работу фотомастером. Он проработал год и уволился. Все это время Косандзи, видимо, не покидало чувство растерянности. В 1903 году он писал сестре: «Твоими молитвами дела у меня налаживаются, а, главное, я наконец начал понимать язык. Поэтому русские стали приглашать меня в лес, в горы, на пикник. Здесь, за границей, не принято так любоваться цветами, как в Японии. Русские девушки, гуляя, собирают цветы и травы. В воскресенье и на праздники люди набирают вина и закуски, старики берут детей, молодые мужчины, держа под руку женщин, идут за город. Это похоже на день любования сакурой у нас в Японии.
Сегодня мне вспомнилось, как три года назад я приехал сюда один, потом появились еще трое японцев, один из них вскоре был убит[16] русским и нас осталось трое. Нынче же японская колония в Иркутске насчитывает более 20 человек. Я хочу поскорее насадить здесь, в Иркутске, хризантем и сделать красивый японский парк, чтобы людям было приятно.
В прошлом месяце, по русскому календарю 1 августа, по японскому — 14 августа, здесь останавливался проездом Его Высочество Комацуномия. Встречать его на вокзал пришла вся японская колония. Его высочество повсюду сопровождал губернатор города, на следующий день принц отбыл пятичасовым поездом…»
Начало русско-японской войны застало Косандзи в Иркутске. Вообще накануне многие японцы успели выехать на родину, но, как я уже отмечал, более 800 их соотечественников не успели к последнему транспорту из Владивостока и были вынуждены направиться через Урал и Европейскую Россию в Германию. До Японии на пароходе они добирались восемь месяцев. Эти люди очень много испытали во время странствий по России. Их можно назвать жертвами политики японского правительства.
Косандзи всю войну оставался в Сибири. У него имелась выданная в Иркутске иммиграционная виза, действительная с 1903 по 1906 год. Жил он во время войны в этом городе или скрывался в другом месте — мне неизвестно. Как бы там ни было, но русские друзья уберегли его от жандармов, и он благополучно пережил этот период в России. Известно, что в Сибири в годы войны оставались японские женщины, вышедшие замуж за китайцев, корейцев или русских, но чтобы здесь оставался в это время мужчина-японец — такое, очевидно, было редкостью. Случай с Косандзи показывает, насколько он сдружился с русскими. Как мне рассказывала внучка Косандзи Исимото Тиэко, после окончания войны и подписания мирного договора жившие по-соседству русские пришли к ее деду с поздравлениями: «Здорово! Твоя страна победила!» По-моему, данный факт свидетельствует о многом. Прежде всего о том, что русский народ отрицательно относился к русско-японской войне. Я знаю, что Ленин радовался поражению России в этой войне. Описываемый же случай показывает восприятие этой войны простыми людьми.