Рис. 4. Русская карта Сибири XVII в. Фрагмент
Можно смело утверждать, что без работы, проделанной русскими землепроходцами XVII в., не было бы и замечательных результатов «Великой Северной экспедиции» XVIII столетия, что «сведения, накопленные землепроходцами, стали фундаментом всего последующего знания о Сибири [89, с. 88]. Признавая это, остается лишь повторить вслед за С. В. Бахрушиным, что, «если бы не мужество и упорство русских промышленников и служилых людей, громадное пространство земель от Лены до Тихого океана и от Ледовитого океана до Приамурья оставалось бы еще на долгое время так же недоступно для пауки, как были закрыты для нее до XIX в. истоки Нила в Центральной Африке» [18, т. 3, ч. 2, с. 236]. Таким образом, есть все основания отнести XVII в. к началу эпохи великих русских географических открытий.
Процесс вхождения сибирских народов в состав Русского государства носил сложный характер и завершился в основном в течение лишь одного столетия. Он определялся множеством факторов, среди которых сила оружия была не единственным и далеко не всегда главным. Немало племен и родов приняло русское подданство добровольно — либо «боясь вперед на себя посылки государевых ратных людей», либо надеясь с русской помощью сломить соседей-соперников, либо рассчитывая на защиту от разорительных вражеских наездов (что было особенно характерно для сибирской лесостепи). Наконец, некоторые этнические группы попали в число подданных московского царя просто в силу того, что, проживая в крайне слабо заселенных местностях, оказывались окруженными со всех сторон русскими поселениями [153, с. 23–44; 58, т. 2, с. 503].
Учитывая эти обстоятельства, советские историки отказались от господствовавшего в старой литературе термина «завоевание», как не раскрывающего всех сторон и всей сложности процесса вхождения сибирских народов в состав Русского государства, и в настоящее время предпочитают говорить о «присоединении» Сибири, поскольку термин этот включает в себя «явления различного порядка» [148, с. 66].
Большую часть сибирской тайги и тундры малочисленные русские отряды прошли, не встретив серьезного сопротивления. Это отмеченное еще дореволюционными историками обстоятельство, несомненно, явилось одной из основных причин феноменально быстрого продвижения землепроходцев от Урала до Тихого океана, и объяснялось оно прежде всего крайне слабой заселенностью сибирской территории. Дни, недели и месяцы служилые и промышленные люди могли не встретить на своем пути ни одного человека, а встречавшиеся им, как уже отмечалось, далеко не всегда стремились к активному противодействию и далеко не всегда были способны оказать его. Более того, местные жители поставляли русским отрядам основной контингент проводников — «вожей» на новые земли. От аборигенов русские обычно заранее узнавали, что ждет их на «от века неслыханных» «захребетных» реках. При межплеменных распрях случалось, что целые группы «иноземцев» присоединялись к отрядам служилых людей [14; 126, с. 85–86].
Все это, однако, не являлось единственной причиной беспримерно быстрых темпов продвижения. Ведь как ни распылено и малочисленно было коренное население Сибири, русских переселенцев в ней в начальный период освоения было еще меньше. Как справедливо заметил В. В. Покшишевский, «временами русская колонизация, словно «захлебывалась» от несоответствия размеров открываемых территорий численности служилых и промышленных людей, все же этих людей оказалось достаточно, чтобы великая эпопея приобщения Сибири к Русскому государству могла быть завершена всего за одно столетие» [111, с. 26].
Быстрое продвижение русских до самых отдаленных уголков Северной Азии объясняется отчасти и самой целью походов, направленных прежде всего на поиск «соболиных мест». Доходность соболиного промысла приводила к быстрому истреблению драгоценного зверька, что толкало промышленных и служилых людей на поиски новых «землиц» [30, с. 352–354].
Успешному продвижению на восток благоприятствовала, наконец, и разветвленная речная сеть Сибири, позволявшая вплоть до Тихого океана перебираться по волокам из одного речного бассейна в другой. Сибирские гидросистемы были настолько удобны, что в представлении некоторых зарубежных исследователей делали несложным как перемещение по гигантским просторам Северной Азии, так и ее присоединение к Русскому государству [см.: 76, с. 69–70; 111, с. 198]. О «легкости завоевания всей Северной Азии» писали и некоторые отечественные историки, в том числе довольно известные [39, с. 194].
Видимо, эти авторы имели весьма смутное представление о природных условиях и общей обстановке в Сибири XVII в. Возразить таким исследователям, пожалуй, лучше всего словами уже упоминавшегося английского ученого Дж. Бейкера: «Продвижение русских через Сибирь в течение XVII в. шло с ошеломляющей быстротой. Успех русских отчасти объясняется наличием таких удобных путей сообщения, какими являются речные системы Северной Азии, хотя преувеличивать значение этого фактора не следует, и если даже принять в расчет все природные преимущества для продвижения, то все же на долю этого безвестного воинства достается такой подвиг, который навсегда останется памятником его мужеству и предприимчивости и равного которому не свершил никакой другой европейский народ» [20, с. 231–232].
Остановимся подробнее на окружавшей сибирских первопроходцев природно-географической среде, посмотрим, каковы были прежде всего чисто внешние условия на «удобном» для русских «пути от Оби до Великого океана» и на путях, которые вели в Сибирь.
Уже переход через Урал, как выяснил крупнейший специалист в области сибирской исторической географии С. В. Бахрушин, был сопряжен с огромными трудностями: с преодолением безлюдных лесных пространств, каменистых перевалов, «тесных» и бурных рек, одни из которых постоянно разбивали суда, другие из-за своей маловодности вынуждали проталкивать их вперед, сооружая ниже по течению временные плотины (обычно из парусов), как это, по преданию, делал еще Ермак. На сухопутной же Верхотурской дороге предстояло преодолеть «грязи и болота непроходимые», лесные завалы, трудный перевал через «Камень», на котором «снеги… падут рано…» [18, т. 3, ч. 1 с. 84—106]. Даже во второй половине XVII в. на, казалось бы, наезженном пути в Сибирь путников подстерегали серьезные опасности, о чем можно судить по запискам ехавшего в Тобольск в 1661 г. Ю. Крижанича, который вместе со своими конвоирами и попутчиками сначала едва избежал участи быть растерзанными волками, а затем едва не был заживо погребен под снегом во время пурги [114, с. 116–120].
В самой Сибири сложность передвижения в первую очередь определялась необходимостью преодоления волоков (наличие которых, по мнению ряда ученых, и делало сибирские пути удобными). Вот условия перехода по одному из волоков — Маковскому.
Для его преодоления требовалось 2–3 дня, но это был путь «через грязи великие», «через болота и речки», «а на иных местах, — сообщает очевидец, — есть на волоку и горы, а леса везде темные». Для переброски грузов там, кроме людей, могли использовать лишь вьючных лошадей или собак, «а телегами через тот волок ходу за грязьми и болоты никогда не бывает».
Не легче был переход на Енисей и по северному, Туруханскому волоку. Здесь «сложность пути заключалась в неоднократных перегрузках клади, так как на разных участках могли проходить суда различной грузоподъемности».
Из кочей или дощаников грузы переносили в лодки, на них двигались по озерам и протокам («рентам») непосредственно к волоку, по нему грузы переносили уже «на себе» или «волокли» на тележках, затем снова передвигались на лодках через систему озер, торопясь пройти их до летнего спада воды, когда через протоки не могли пройти даже на лодках и вынуждены были поднимать уровень воды с помощью парусных и земляных запруд [18, т. 3, ч. 1, с. 112, 119; 12, с. 26, 27].