Восстановление сгоревших городов, ремонт подмываемых водой и обветшавших строений наряду с возведением всего этого заново — постоянный и наиболее распространенный в XVII в. вид трудовой деятельности русского человека в Сибири, основное содержание градостроительного освоения ее территории. Являясь одним из самых ранних и главных занятий переселенцев, строительное дело сопровождало каждый шаг русского человека за Уралом и вполне закономерно стало в XVII столетии одним из самых регламентированных. Довольно четкий порядок прослеживается не только при основании городов, но и при их реконструкции и тому подобных работах. И если о сооружении своих жилищ переселенцы обычно заботились сами, то восстановление, перенос и расширение городских укреплений, строительство и ремонт казенных зданий (воеводских изб, амбаров и т. п.) было государственной повинностью и возлагалось на все городское и уездное население «по развытке» в соответствии с имущественным положением. Когда местных жителей оказывалось недостаточно, присылались служилые люди из других городов. О тяжести городовой повинности свидетельствует тот факт, что население нередко предпочитало собрать для выполнения «государевых изделий» деньги и нанять вместо себя людей, которым постоянное занятие строительным делом было «за обычай» [5, № 198; 58, т. 2, с. 81].
К началу XVIII столетия трудами служилых и «иных чинов» людей в Сибири в общей сложности было возведено около 150 крепостных сооружений, из которых, правда, лишь 20 смогли в XVII в., как наиболее крупные, функционировать в качестве уездных центров — Тюмень, Тобольск, Пелым, Березов, Сургут, Тара, Нарым, Верхотурье, Туринск, Мангазея, Томск, Кетск, Кузнецк, Енисейск, Красноярск, Илимск, Якутск, Нерчинск, Иркутск, Албазин [58, т. 2, с. 126; 49, с. 80]. Для территории в 10 млн кв. км это, конечно, немного, но и немало, если учесть скудость людских ресурсов, крайне слабую плотность населения и суровый климат Сибири. Трудно переоценить значение этих, казалось бы, крохотных оазисов европейской цивилизации в восточном ее варианте для истории Северной Азии. Они полнее всего олицетворяли новую, русскую Сибирь в глазах аборигенов, связали этот огромный и дикий край в одно целое и, обладая, как правило, немалым экономическим потенциалом, заложили основу всех будущих преобразований зауральских земель.
Обычно сибирские города и остроги выполняли одновременно несколько важнейших функций — военно-оборонительную, административную, налогово-финансовую, культовую, перевалочно-транспортную, торговую, промышленную и др. Исследования показывают, что «для каждого отдельного города в каждый данный момент в этом комплексе функций имелась и своя, определяющая облик данного города функция» [34, с. 136]. Однако, даже не становясь экономически развитыми центрами, т. е. городами в полном, социально-экономическом значении этого слова, укрепленные поселения Сибири играли наиболее важную роль в истории края как опорные пункты именно хозяйственного освоения его громадных и труднодоступных территорий. Хозяйственная деятельность русских людей на всем пространстве от Урала до Тихого океана стала возможной прежде всего благодаря появлению в Сибири городов, но, в свою очередь, и сама в немалой степени обусловила их появление. О различных видах этой деятельности и пойдет речь далее.
Знаменитый русский историк Н. М. Карамзин в свое время образно охарактеризовал Сибирь как «второй Новый мир для Европы, безлюдный и хладный, но привольный для жизни человеческой, ознаменованный разнообразием, величием, богатством естества, где в недрах земли лежат металлы и камни драгоценные, в глуши дремучих лесов витают пушные звери, и сама природа усевает обширные степи диким хлебом, где судоходные реки, большие рыбные озера и плодородные цветущие долины… в безмолвии пустынь ждут трудолюбивых обитателей, чтобы в течение веков представить новые успехи гражданской деятельности…» [60, с. 370–371].
Надо, однако, заметить, что уже самые первые шаги русского человека по сибирской земле сопровождались освоением ее несметных и практически не используемых богатств, пусть вначале и весьма поверхностным. Развитие миграционных процессов привело уже в XVII в. к включению в хозяйственный оборот России по сути дела всей Северной Азии. И главная роль на начальной стадии ее освоения принадлежала колонизации промысловой. Она явилась не только первичным, но длительное время и основным видом использования природных богатств на большей части сибирской территории, особенно к востоку от Енисея.
Первые русские переселенцы оседали в Сибири прежде всего по берегам ее главных рек, становившихся как бы «каркасом» первоначального расселения (111, с. 9, 17]. Реки служили в этой стране главными, а часто и единственными транспортными артериями, давали важнейший источник существования — рыбу, приречные земли обычно более всего подходили и для хлебопашества, и для скотоводства, междуречья же в XVII в. осваивали в основном охотники за пушным зверем.
На огромном пространстве сибирской тайги в годы расцвета соболиного промысла действовали тысячи промышленников. И хотя по своей общей численности они значительно уступали другим категориям русского населения Сибири XVII в. (служилым людям, крестьянам), в отдельных ее районах в это время численность промысловиков бывала таковой, что оказывалась либо равной количеству охотников из коренного населения (как в Якутии и Енисейском крае в 40-е годы), либо даже превосходила его (как в Мангазейском уезде в начале XVII в.). Всемерно содействуя присоединению обширнейших территорий к Русскому государству, промышленники укрепляли его могущество еще и тем, что наполняли сотнями соболиных «сороков» внутренние и внешние рынки страны, обогащали «государеву казну» сданными в качестве десятинной пошлины мехами и в итоге давали такое количество пушнины, которое намного превышало ясачный сбор. Вплоть до XVIII в. благодаря усилиям именно промыслового населения Сибири Россия занимала первое место в мире по добыче и экспорту «мягкого золота» [12, с. 224; 110, с. 69—104; 109, с. 21–23; 36, с. 21].
Начало бурного развития соболиного промысла в Сибири приходится на 20-е годы XVII в., а период наивысшего подъема — на середину столетия. Главным промысловым районом к этому времени стала Восточная Сибирь. Западная уступала ей не только в количестве, но и в силу менее суровых климатических условий в качестве соболя. (Высокое же качество сибирской пушнины в целом определялось тем, что «в суровых климатических условиях волосяной покров пушных зверей приобретает особую пышность, нежность и шелковистость») [139, с. 506]. Районы интенсивного пушного промысла находились далеко от наиболее удобных для жилья (и соответственно наиболее заселяемых) мест; промышленникам было хорошо известно, что «от стука, и от огня, и от дыма всякий зверь выбегает», и они направлялись вначале в низовья Оби и Енисея, а затем — на Лену и еще далее на восток [58, т. 2, с. 76]. Основной контингент промышленников, как и вообще переселенцев в Сибирь, по-прежнему поставлял черносошный Русский Север. Ими прежде всего являлись крестьяне, стремившиеся поправить свое материальное положение в «златокипящих государевых вотчинах». Дорога к сибирским соболям была, однако, опасна, длинна, нередко отнимала несколько лет и, что немаловажно, требовала значительных средств на подъем.
«Промышленный завод» включал в себя орудия охоты и рыбной ловли, обычную и специально сшитую для промысла одежду и обувь; недешево обходился в далекой Сибири и продовольственный запас. Общая стоимость «ужины» (необходимого для промысла продовольствия и снаряжения) сильно колебалась в зависимости от времени и места, но составляла обычно от 20 до 40 руб. Это была весьма значительная сумма по масштабам цен XVII в.[7] Далеко не каждый из стремившихся разбогатеть на промыслах имел такие средства, и большинство охотников за сибирским соболем становились покрученниками, т. е. снаряжались за счет нанявшего их хозяина. Условия найма были кабальными. Покрученник обычно попадал в полную личную зависимость от нанимателя, выполнял все его поручения и обязывался отдавать ему две трети добытой пушнины. Нанимателями чаще всего выступали торговые люди, но ими нередко бывали и сами промышленники; они составляли четвер тую или третью часть таких хозяев, правда, в отличие от торговых людей свыше 10 покрученников имели очень редко. Вербовка чаще всего производилась на месте, в сибирских городах.
7
Тогда дневное пропитание обходилось в несколько копеек, а годовой оклад казака или стрельца составлял в среднем около 5 руб.