Среди русских поселенцев наряду с засолкой рыбы очень широко распространились такие способы ее заготовки впрок, которые были мало известны в Европейской России: вяление в различных, в том числе заимствованных у аборигенов, видах; специальная, в рыбьем жире, варка; приготовление в большом количестве самого рыбьего жира и т. д. Даже привычные лепешки русские в Сибири часто выпекали из сухой толченой рыбы и икры [151, С. 184–185].
Однако добыча рыбы только «про свой обиход» была в течение всего XVII в. характерна лишь для самых глухих уголков Сибири. В остальных районах потребительский промысел очень быстро превращался в товарный, поскольку на рыбу появился огромный спрос. Он вызывался прежде всего большим скоплением в сибирских городах и острогах промышленников, которые, отправляясь на поиски «мягкой рухляди», стремились запастись на первое время сушеной и соленой рыбой для себя и своих собак. Поэтому даже в «пашенных» городах для определенной части сибирских жителей рыбный промысел превратился из дополнительного занятия в основное. Его организация нередко строилась по принципу пушного промысла. При объединении в артель рыболовы могли приобрести на общие средства лодки и снасти; как и при охоте на соболя, в большие рыболовные экспедиции входили и своеужинники, и покрученники; покрута в рыбном промысле также превращала нанявшегося на определенное время в лично зависимого человека.
Рыбу обычно добывали круглый год, однако главными промысловыми сезонами являлись весна, лето и осень: тогда на лов временами выходило все трудоспособное население. В XVII в. еще не получило широкого распространения закрепление рыболовных угодий за отдельными лицами, однако те места, где для ловли устраивались специальные сооружения, обычно находились в чьем-то владении и фиксировались в учетной документации уже в первой четверти XVII в. Благодаря этому мы знаем о существовании на сибирских реках «тонь» «езовищ», «заколов», «запоров» и т. п. Довольно рано в источниках начинают упоминаться и различные виды сетей (невода, бредни и т. д.). Они делались в основном «по русскому обычаю» и иногда достигали гигантских размеров (до 100 м). В целом же орудия и способы лова были чрезвычайно многообразны. Весной во время весеннего разлива рыбу ловили в поймах рек сетями («соровой промысел»); когда вода шла на убыль, в ход пускались всевозможные заграждения и ловушки, преграждавшие рыбе путь обратно в реку. Затем до поздней осени главным видом промысла становился неводный лов. Применялись и менее эффективные способы добычи — с помощью уды, а также остроги и охотничьего лука (обычно ночью, когда рыба шла на разведенный на лодке огонь). Зимой вновь широко использовали различные ловушки (плетенные из прутьев «морды» и т. п.), ставили сети в устьях малых речек и ручейков. Особое место в зимней ловле занимал «ировой» промысел, производившийся коллективно. Места скопления рыбы (глубокие ямы и быстрины) распределялись между участниками лова, которые вытаскивали рыбу через проруби крючковыми снастями («самоловами»). Весной же начиналась добыча «духовой» рыбы [153, с. 346–348; 32, с. 304; 127, с. 53–54].
Особенно широко «рыбный промысел» был развит в районах, расположенных по путям перемещения промышленных людей, и вообще там, где собиралось много приезжего люда. Большое количество рыбы добывалось, например, на среднем и нижнем Енисее, в окрестностях Тобольска. В сибирской столице около середины XVII в. иностранный наблюдатель обратил внимание на «замечательно большой рыбный базар», какого он «не видел ни в одной стране». Рыбу туда привозили по 30, 50 и более телег в день и в самом различном виде (живую, сушеную, соленую, мороженую и т. д.); ее, как отмечает исследователь тобольского рынка О. Н. Вилков, «продавали штуками, ведрами, кадушками, бочками, колодами, «свясла-ми» и возами». Лучшие сорта иртышской рыбы стоили дешевле хлеба. В большом количестве продавались также икра, рыбий жир и клей. Рыбу в Тобольск свозили из многих промысловых районов Иртыша и Оби, даже столь отдаленных, как Тара, Березов, Сургут, Обдорск. Покупали ее не только «про себя», но и для продажи в других районах Западной Сибири, на внешнем рынке (в «колмаках») и, что особенно важно, в «русских городах», как ближних, так и весьма отдаленных, — Костроме, Вологде, Устюге Великом, Новгороде, Москве и др. [13, с. 353–354; 32, с. 306–312].
Сибирский «рыбный промысел» содействовал, таким образом, не только созданию прочной продовольственной базы на восточной окраине страны, что являлось необходимым условием для широкого ее освоения, но и дал дополнительный толчок развитию торговых связей между различными областями Русского государства.
Торговля также явилась одним из самых ранних хозяйственных занятий русского населения Сибири; в городах она превалировала над промышленностью, являясь долгое время наиболее важной сферой деятельности их жителей [58, т. 2, с. 90; 34, с. 136; 120, с. 20]. Торговля была тесно связана не только с промысловым освоением края, но и с его политическим присоединением. Торговая колонизация.(наряду с промысловой) в целом ряде районов нередко даже предшествовала колонизации правительственной, прокладывая пути на новые земли отрядам служилых людей.
Развитие русской торговли на севере Азии началось, как известно, со скупки мехов у аборигенного населения. В ней в той или иной степени участвовали все, кто вступал в контакт с коренными жителями Сибири, и прежде всего промышленные и служилые люди. Но хозяевами Пушных рынков Сибири очень быстро становились люди торговые — представители купечества европейской части страны. Лично или через доверенных лиц они скупали «мягкую рухлядь» у ясачных, служилых и большинства тех же промышленных людей и вывозили ее непосредственно в «русские города». И лишь постепенно, к началу XVIII столетия, на первый план стали выходить купцы из самой Сибири.
Торговля с аборигенами, естественно, носила меновой характер, причем вначале она часто производилась путем примитивной «немой торговли»: стороны бросали друг другу предназначенные для обмена товары через стену острожка или зимовья либо оставляли их в определенном месте и поочередно забирали. В глухих районах такая практика продержалась довольно долго. Однако рано или поздно взаимное доверие устанавливалось, и скупщики пушнины начинали ходить «для торгу» непосредственно «по юртам», а «иноземцы» приезжать к острогам и зимовьям, выменивая меха на муку, котлы, топоры, ножи, железо в прутьях, оловянную посуду, украшения и т. п.[8]
Такая торговля должна была производиться лишь после ясачного сбора, но эти условия постоянно нарушались, как и целый ряд других, регламентировавших взаимоотношения с «иноземцами» правил, в том числе и предписание торговать с ясачными людьми только на гостиных дворах — на глазах администрации. Впрочем, и торговля между русскими велась главным образом в административных центрах, так как без отметки об уплате пошлин трудно было рассчитывать на благополучный вывоз пушнины «на Русь».
Казне, помимо налогового обложения, немалую прибыль давала и прямая торговля от имени «государя». Покупка наиболее ценных видов пушнины временами объявлялась монополией царской казны. И тем не менее успешно конкурировать в Сибири с частной торговлей представители правительственной администрации не могли, и прежде всего потому, что, «радея о государеве казне», сами при случае частным образом приторговывали «мягкой рухлядью».
В исторической литературе заняло прочное место мнение о грабительском, неэквивалентном характере сибирской пушной торговли. При этом в качестве доказательства нередко приводятся отдельные сведения о колоссальных (300–400 %) прибылях некоторых представителей русского купечества, главным образом крупного. Такие примеры нельзя, однако, рассматривать изолированно и тем более распространять на всю массу действовавших за Уралом торговых людей. Приведенные цифры могут свидетельствовать лишь о чрезвычайно благоприятном стечении обстоятельств для отдельных купцов в те или иные годы. Относительно доходов от сибирской пушной торговли имеются и другие сведения, свидетельствующие, в частности, что в 30—50-е годы XVII в. на главных пушных рынках Русского Севера — в Сольвычегодске и Великом Устюге — годовая торговая прибыль у вернувшихся из-за Урала бывала равной 22–25 %. Она «достаточна высока, но не баснословна, как можно ожидать при колониальном, неэквивалентном характере торговли…» — замечает П. Н. Павлов и обращает внимание на ряд обстоятельств, резко снижавших эффективность от торговых операций с пушниной. Это прежде всего «громадные расстояния при отсутствии прямых водных путей», множество налогов и пошлин, а также многочисленные и практически обязательные подношения представителям царской администрации [110, с. 326–327].
8
Украшениями являлись главным образом бисер и одекуй (крупные бусы из белого и синего хрусталя); они были очень удобны для торговли из-за малой своей габаритности, однако уже в середине XVII в. спрос на них резко упал и «поизнаполнившиеся» ими «иноземцы» стали приобретать необходимые для хозяйства товары в еще большем количестве.