В XVII в. в Сибири преобладал индивидуальный порядок землепользования, хотя случаи совместного владения отдельными участками (главным образом пастбищами и сенокосами) не были большой редкостью. В расселении русских земледельцев по сибирским уездам не было той упорядоченности, какая наблюдалась на раннем этапе освоения южных районов Европейской России. При наличии поселений, целиком состоявших из представителей какой-то одной социальной группы (обычно ямщиков или крестьян), не менее типичными являлись селения со смешанным составом жителей. Очень часто встречались земельные владения, состоявшие из нескольких участков, расположенных в разных местах.
Складывание подобных систем землепользования следует объяснить прежде всего природными условиями, затруднявшими компактное размещение русских переселенцев на пахотных землях. Кроме того, на начальной стадии освоения большое распространение получила практика самостоятельного «приискания» земель с последующим (часто через много лет) оформлением в «приказных избах» соответствующих документов; широко бытовало и право первой заимки (владения «исстари») без каких-либо «данных» или «отводных» грамот. Немаловажную роль сыграло и то обстоятельство, что, хотя земли в Сибири и считались «государевыми», земельные участки часто переходили из рук в руки вследствие продажи, заклада и тому подобных операций. Это усиливало чересполосицу владений и приводило к большой пестроте их размеров. Формально земельные участки сибирских служилых должны были (с 20-х годов XVII в.) соответствовать величине их хлебных окладов, а у крестьян — количеству обрабатываемой ими десятинной («государевой») пашни или величине взимаемого оброка. На практике же этот порядок не выдерживался [147, с. 80–88; 149, с. 364–366; 68, с. 78–79; 10, с. 52–54].
Особенностью Сибири было наличие практически неисчерпаемого фонда пригодных для хлебопашества земель; каждый переселенец рано или поздно приобретал столько земли под пашню, сколько мог обработать. И поскольку возможности эти не были у всех одинаковы, уже самые ранние «дозорные книги» выявили большую пестроту наделов. Так, в Верхотурско-Тобольском районе в конце первой четверти XVII в. общая площадь пригодных для пашни земель в отдельных хозяйствах колебалась от 1 и менее до 120 и более десятин при наиболее распространенной в 12–25 десятин. Обыденным явлением, однако, было то, что из этого количества земли возделывать удавалось обычно не более 25 %. Средний размер крестьянской запашки в Сибири XVII в. определяется поэтому в 3–5 десятин [см.: 143, кн. 3, 5].
Но и за Уралом земельный простор был относительным. Наиболее удобных для хлебопашества участков (удачно расположенных и свободных от леса) хватало всем переселенцам лишь в самый начальный период освоения того или иного района. Например, в ближайшем к «Руси» Верхотурском уезде земельные споры возникали уже в начале XVII в., а в 1625 г. вопрос о правомерности владения «лишними землями» рассматривался даже в Москве, куда дошла жалоба на несправедливость распределения угодий от «всяких чинов людей», сообщивших, что у некоторых верхотурских жителей «пашенных земель и сенных покосов занято много… а займовали де те лишние земли те люди в те поры, как было на Верхотурье людей мало, а земель порозжих впусте много…» [4, № 138; 113, с. 190].
В сравнительно густонаселённых районах Сибири выработалась определенная процедура официального отвода земель под новое селение. Заранее присмотрев подходящее место, крестьянин обращался к представителям местной администрации с челобитьем о закреплении за ним участка. Те в присутствии понятых из местных жителей «дозирали» этот участок и передавали воеводе составленный в обследовании «доезд». Если принималось благоприятное для челобитчика решение (типа: «отвести земли под двор, и под огороды, и под пашни, и на скотный выпуск, и сенные покосы», велеть «двор строить и всяким крестьянским дворовым строением обзаводиться»), то приказчик производил, опять же в присутствии понятых, межевание участка с установкой прочных и приметных межевых знаков [151, с. 71–72].
Однако поскольку и в XVII и XVIII столетиях процесс расширения зоны хлебопашества в Сибири продолжался практически непрерывно, выражаясь прежде всего в его «сползании» к югу и распространении на лесостепь, именно земельный простор еще долгие годы был характерной чертой хозяйственного быта русских переселенцев и именно он в первую очередь определял господствовавшую за Уралом систему полеводства. В условиях слабой заселенности края и обилия в нем «порозжих» мест в Сибири при отдельных (и иногда удачных) попытках внедрить традиционное для Европейской России трехполье (на «государевой» десятинной пашне и в монастырских хозяйствах) преобладала до конца XVII в. переложная система земледелия. Земля в течение 8—10 лет выпахивалась, а затем лет на 20–30 бросалась в залежь, и в обработку пускался новый участок. Как сообщалось в отправляемых в Москву «отписках», «выпашные худые земли сибирские пашенные люди мечут, а займуют под пашни себе новые земли, где хто обыщет». В Восточной Сибири (особенно Ленско-Илимском бассейне), где гораздо чаще, чем в Западной, применялись расчистка и выжигание леса под пашню и земля ценилась больше, в XVII столетии начала складываться и паровая система в виде двухполья (одно поле было под паром, на другом сеяли зерновые), дававшая возможность путем чередования полей ежегодно засевать уже не треть (как при переложной системе), а половину наличной земельной площади. Постепенно в Сибири стала распространяться и залежно-паровая система, основанная на сочетании двухполья и перелога.
Русские переселенцы стремились перенести на новые земли весь набор известных им сельскохозяйственных культур, и это в целом им удалось, но в силу разнообразия природных условий в различных районах Сибири набор этот обычно был там представлен крайне неравномерно. Главной зерновой и единственной озимой культурой за Уралом в XVII в., как и в Европейской России, стала рожь [58, т. 2, с. 69]. Из яровых посевов на «государевых десятинных пашнях» возделывали практически один овес, а на своих полях русские переселенцы, обычно отводя первое место тоже овсу, выращивали, кроме того, яровую Пшеницу, ячмень, гречиху, полбу, горох, просо. При этом в Западной Сибири яровой клин, как правило, равнялся по площади озимому, а в Восточной вследствие более сурового климата в основном преобладали озимые посевы (исключение составляло земледелие на Лене — под Якутском и в Амгинской слободе: там за короткое засушливое лето вызревал лишь ячмень, а озимые культуры не сеялись). Полба, гречиха и горох к востоку от Енисея практически не культивировались.
Помимо полевого земледелия, в Сибири, естественно, возникло и приусадебное, причем распространено оно было гораздо шире полевого, так как овощи выращивали и в городах, и в районах, непригодных для хлебопашества. В XVII в. в огородах сибиряков росли лук, чеснок, морковь, редька, огурцы, свекла, брюква, но особенно часто — капуста и репа, которые у русских и гораздо позднее; (до появления картофеля) были основной овощной пищей, запасаемой на весь год. При усадьбах же выращивали и коноплю, требовавшую хорошо удобренной почвы и служившую основным сырьем для изготовления веревок и грубых тканей, для получения растительного масла. В конце XVII в. в Сибири появились и первые посевы льна.
Особенностью сибирского хлебопашества являлось то обстоятельство, что унавоживание полей за Уралом долгое время практически не применялось, ибо его первые опыты не дали положительного результата. («А где на выпашную землю навоз и вывезут, и на той земле хлеб родитца плох, побивает травою, а где навоз положат больши, на том месте хлеб и не устоит…») [цит. по: 10, с. 52].
Тем не менее урожайность зерновых при всей своей неустойчивости и зависимости от многих факторов была там, как правило, выше, чем в центральных районах Европейской России (в Сибири на вновь распаханных полях при благоприятных погодных условиях снимали по 100 и более пудов озимой ржи с десятины) [107, с. 31–34; 58, т. 2, с. 69–70; 151, с. 169–187; 73, с. 57–63].