Но самому Альфреду, хотя учил он старательно и успешно, чего-то не хватало. Учеба шла, но без огонька. Это начинало все сильнее беспокоить его. Ведь с этими солдатами ему идти в атаку. Офицер оставался для солдат чужим. А ведь именно они, солдаты, будут прикрывать его спину. Как-то нужно купить сердца этих людей. Как русские говорят: мужиков. Да-да. Нужно привязать сердца этих крестьян, которым выдали мушкеты, пики и палаши. Без этого они не станут солдатами, его солдатами. Без этого они дрогнут в самый неподходящий момент, а один побежавший в разгар боя – смерть всей роте. Такое Бейтону тоже видеть доводилось.
Офицеры других рот выходили из положения за счет рукоприкладства, жестких наказаний. В принципе, действовало, тем более, что крестьяне привыкли к такому обращению. Так воспитывали солдат почти во всех армиях мира. Офицер-дворянин буквально вколачивал воинскую мудрость в деревянные крестьянские головы, ставшие солдатскими. Не брезговал пройтись по физиономии бездельника или лгуна и сам Бейтон. Но это было не то. Глядя на огромный лагерь под Смоленском, он понимал всю несоизмеримость гигантской державы и собственного скромного положения. Выбиться из него (а этого очень хотелось) можно было, только имея в руке идеальное оружие. Рота и должна стать таким оружием. Но и это было не единственным.
Бейтон много лет был вольным наемником. При всем том, что армии всегда и везде строились на дисциплине и жестком ее насаждении, у наемников царила особая атмосфера: на собрата-наемника можно было поднять руку, только если задета честь. И нанимали их не по одному, а всей баталией. Внутри же они воспринимали друг друга как ближайших родственников. Тем более, что у многих другой родни, кроме роты, и не было. Чужих можно и обмануть; это было не зазорно во многих случаях. Но не своих. Этого не прощали. Он был всегда уверен, что его брат-наемник прикроет его в атаке, поможет в обороне. И по отношению к любому батальеру он был готов действовать так же.
Здесь этого не было. Солдаты слушались, подчинялись. Но не любили своих офицеров-басурман, то есть иноверцев. Где-то даже презирали их. Своих «воевод», как успел понять Альфред, тоже жаловали не особенно сильно. Они жили своей, отдельной, жизнью. У них были свои авторитеты и принципы. Собственно, офицерам, получавшим жалование, это было безразлично. Бейтону – нет. Жажда чего-то большего, чем честная отработка жалования жгла его изнутри. Для того, чтобы это большее стало реальностью, нужна не тупая дисциплина, а преданность. Именно с этими солдатами ему идти в бой. Они – его путь из безвестности к славе и богатству. Даже, может быть, могуществу. Именно из них он выкует свое совершенное оружие. Должен выковать. Он искал путь к душам этих людей и не находил его. Но однажды случилось.
Утром, после развода, Бейтон разучивал с солдатами новое упражнение. Во время очередного перестроения со стрельбой молодой солдат пострадал. Неисправный мушкет взорвался в его руках, опалив волосы и кожу на лице, руки. Ожог и порезы были изрядными. Высокий и крепкий мужчина теперь лежал на земле в натекающей луже собственной крови и тихонько скулил от боли. Альфред бросился к нему. Омыл раны хлебным вином из фляжки, перебинтовал. Солдаты удивленно смотрели на поручика. Это было здесь, как бы сказать, не вполне принято. Солдат, крестьянин, посадский человек – люди из одного мира, а офицер и дворянин, не говоря уже о боярине – это мир другой. Миры эти живут рядом, но отдельно. Но поручику было не до условностей. Это был его солдат!
Только один из самых рослых людей его роты, сержант по имени Егор Гвоздев, суетился рядом с пострадавшим. Но суетился как-то бестолково. Альфред зло посмотрел на него и погнал за лекарем. Сам взял раненого на руки и бережно понес в направление лекарской палатки. Лекарь уже спешил навстречу. Но увидев, что пострадал не поручик, а солдат, заметно сбавил скорость.
День у полкового лекаря Курта Вайскерберга не задался с самого утра. Вечером так хорошо посидели с двумя поручиками из родной Вестфалии. Он не пожалел для такого дела даже пары бутылок мозельского вина, хранившихся неизвестно с каких времен. Говорили о доме, о варварской Руси, куда их нелегкая занесла. Рассуждали о диких казаках и стрельцах. Смеялись над нелепой пышностью и помпезностью русских царедворцев. Делились планами на будущее.