Это был молодой еще человек, явно не понаслышке знакомый с армейской жизнью. На потертом, но некогда богатом поясе висела шпага в столь же потертых ножнах. Круглый шлем, кабассет, которому полагалось бы венчать чело воина, болтался за спиной. Звали молодого человека Альфред. Его растерянный взгляд блуждал то по окрестным чахлым красотам, то по спинам своих попутчиков. Да уж. Все складывалось совсем не так, как ему представлялось, когда он отправлялся в путь.
…Ответ пришел очень быстро, меньше, чем через месяц. Альфреда ждали. Были готовы признать его звание «капитана и поручика», положить жалование, дать роту солдат. Жалование не очень, всего двадцать дукатов. Но выбирать-то не из чего. Полный радужных планов и вполне резонных опасений, юноша тронулся в путь. Взяв у бывшего капитана взаймы (вернет деньги с первой же оплаты), он прикупил оружия и теплой одежды, поскольку из рассказов бывалых путешественников знал о страшном московитском холоде.
Ехал как мог быстро. Дорогой старался хоть немного научиться понимать язык аборигенов. За неспокойную военную жизнь поручик узнал множество языков. В годы, проведенные в лагерях Ломбардии, Вестфалии, Шлезвига и Лотарингии, он научился языку датчан и шведов, освоил итальянский и польский. Сталкивала его судьба с турками и греками, маврами, испанцами и французами. Польский язык ему особенно помог, поскольку был схож с языком московитов. Постепенно смысл незнакомой речи становился все более понятным, хотя жизнь в стране, к столице которой он следовал, понятнее не становилась.
Поручик очень торопился, но приближался к цели, к несчастью, очень медленно – много медленнее, чем ему хотелось бы. Чем дальше на восток, тем дороги становились хуже. Каменные и фахверковые дома сменились деревянными строениями, сложенными из целых стволов. Деревянными были не только села, но и города, отличавшиеся от сел только размером да наличием стен с башнями.
Шведские купцы, вместе с которыми он пробирался в Москву, двигались неторопливо, с частыми остановками в городках за деревянными стенами. На постоялых дворах, где их караван останавливался на ночевки, было шумно, суетно и беспокойно. Впрочем, беспокоился больше сам Альфред. Купцы, уже много лет торговавшие с московитами, не особенно волновались: они медленно ели местные блюда, пили местные хмельные наливки и освежающий напиток квас; подолгу беседовали с местными жителями о ценах на товары.
– В этой стране торопиться нельзя, – убеждал Альфреда купец Олаф, один из самых молодых шведов. – Московиты – люди степенные. Суетливых не любят. Этим они похожи на шведов. Вот Вы, господин офицер, все время оглядываетесь, опасность высматриваете. А для местных это – вызов. Не переживайте. Опоздать в Московии невозможно. Время здесь медленное и суеты не терпит. Успеете.
Альфред не возражал. Какой в том смысл? Но переживал с каждой остановкой все сильнее. Ехать одному молодому человеку не хотелось: здесь, как говорили местные люди, «озоровали на дорогах» – проще говоря, разбойничали. Потому ехать было предпочтительно в большой компании, а еще лучше – с хорошей охраной. Караван их шел почти без препятствий, но медленно, невыносимо медленно. Вот он и опоздал, хотя его и убеждали, что это невозможно. В последних числах мая Альфред, подъезжая к столице Московии, еще был полон самых смелых планов, но…. хочешь насмешить небеса – поделись с ними своими планами.
Фон Штадена в городе уже не было. Не было там и короля, которого местные жители называли царь, не было и армии. Правитель вместе со всем воинством отбыл на осаду польской приграничной крепости с невыговариваемым названием «Смоленск». Езды до крепости было больше недели. По неспокойным дорогам было просто не добраться. Да и кем ему туда ехать? Звание его не подтверждено, на службу он не принят. Поначалу Альфред решил попытать удачи с начальством, оставшимся в городе.
От купцов поручик выяснил местные правила и остановился в той части города, где было позволено жить иностранцам. Это поселение располагалось за городской стеной – в ближнем посаде, защищенном земляным валом. Называлось оно Немецкая слобода. Здесь жили иностранные купцы, офицеры-наемники, инженеры, которых уже несколько поколений привечали местные владыки. Поручик поселился у вдовы голландского офицера, осевшей после смерти супруга в Москве и державшей постоялый двор на европейский манер. Комнатка была небольшой, но вполне опрятной. Немного смутил Бейтона жалостливый, почти материнский взгляд, которым пожилая женщина посмотрела на него после вопросов, насколько быстро можно скопить в Московии состояние, и дружелюбны ли аборигены.