Январь – Новый год и Рождество. Елка, шампанское, звон курантов, пьянка, сочельник, обжорство и снова пьянка. Февраль – День защитника Отечества. Жена ему подарит традиционную дорогую авторучку «Паркер» или «Ватермэн», которую он вскоре где-нибудь забудет. А на работе коллеги женского пола накроют большой стол, и он придет домой под утро, пьяный и пахнущий чужими духами. Жена с ним долго не будет разговаривать, и какое-то время спать ему придется отдельно, на старом диване в прихожей. Март – Международный женский день. Он подарит жене цветы, а они через два дня завянут. Зато он помирится. А с банкета опять придет под утро.
Апрель – день рождения Кирюхи. Май вообще богат на праздники: 1 Мая, День Победы. Июнь – день рождения Пушкина и его, Сергея Коршунова, тоже. Еще День независимости России – но это как обычный выходной, его спокойно можно посвятить работе на огороде.
Июль – это просто лето. Жена с Кирюхой уедет в отпуск – к своим родителям на Урал или на море. Он будет пахать, выложится на все сто, но денег им на поездку заработает. Зато потом будет целых три недели кайфовать, предоставленный самому себе.
В августе – уборка урожая на огороде и сбор Кирилла в школу. Сентябрь – начало нового учебного года. Октябрь – день рождения жены. Она хочет новые сапоги. Тоже серьезная трата.
Ноябрь – еще один новый праздник – День народного единства, перетекающий по старой привычке в пьянку по поводу очередной годовщины Октябрьской революции. Декабрь – период внутреннего «сухого закона» и накопления средств, продуктов и сил для празднования очередного Нового года.
В днях жизнь среднего россиянина выглядит вообще приемлемо. Но что такое день? Особенно длинной зимой. Серые морозные сумерки, не успев начаться, после полудня тонут в задуваемой поземкой ночной мгле. Зато дней в жизни много – целых 21 тысяча с половиной. Даже если откинуть младенчество, детство, отрочество и раннюю юность, то все равно остается достаточно, чтобы натворить массу глупостей, а потом расхлебывать их последствия до гробовой доски, – около 15 тысяч дней.
Но недель-то русским мужикам отводится всего три тысячи! Из них одна тысяча на несознательные годы.
Неделя начинается утром в понедельник, а в воскресенье вечером ее уже нет.
Иные, у кого работа другая, если им шлея под хвост попадет и на пробку невзначай наступят, могут вообще не заметить этой календарной единицы. Выпил, похмелился, проболел – неделя из жизни вон.
Но Сергею Коршунову, будь он хоть с какого бодуна, все равно приходится идти на службу и делать свою работу. Никто другой за него ее так не сделает. Он – политический обозреватель в областной газете.
К тому же Коршунов относится к вымирающему типу публицистов, пишущих, по признанию классика, «кровью, потом и соком нервов». У него совсем не получаются рекламные, оплаченные материалы, как у большинства сотрудников редакции, которым все равно, о чем писать, лишь бы платили бабки.
Коршунов так не умеет. Редакционное начальство поначалу пробовало посылать его на разные там пресс-конференции, презентации, но всякий раз, читая написанный им материал, кусало локти. Сергей не останавливается на внешней стороне освещаемой темы, той радужной обертке, в которую заказчики упаковывают свой «продукт», предназначенный для тиражирования в массы, а копает глубже, так что заказ в его исполнении выходит боком самим же рекламодателям. Поэтому специалисты по связям с общественностью ведущих предприятий области шарахаются от имени Коршунова как черт от ладана. Его бы давно выгнали из редакции, если бы газета делалась только для начальников и бизнесменов, но ее еще читают и простые граждане, составляющие так называемый электорат, о котором всякий раз накануне выборов вынуждены вспоминать сильные мира сего.
Чтобы нейтрализовать скандальный талант Коршунова, наносящий серьезный урон рекламной политике и бюджету редакции, начальство выделило для неудобного журналиста своего рода «вольер», в котором тот мог бы резвиться, конечно, в приемлемых рамках. Коршунова назначили шеф-редактором специального еженедельного экономико-политического приложения к большой газете.
Этот иезуитский ход, как это ни парадоксально, оправдал себя. Ведь самым страшным видом цензуры является самоцензура. Получив автономию, новый шеф-редактор стал оберегать родное детище и волей-неволей начал следить за собственным стилем. Но когда его все-таки заносило за флажки, то в бой вступала тяжелая артиллерия. Коршунов огрызался, спорил, хлопал дверью, даже несколько раз писал заявление на увольнение, но, выпустив пар, садился и переделывал материал в русле редакционной политики или просто удалял его из своего компьютера.