Его расчёт оправдался: через десять минут он упёрся в мыс, далеко выдающийся в море, и снова пошёл вдоль обрыва, под заснеженными елями и берёзами. Теперь заблудиться было невозможно. Следующий залив был его: пять километров вдоль извилистого берега, а затем поворот направо и — шуруй вглубь материка до самого конца. Главное, не заснуть на ходу. Сказывалась усталость: тело налилось тяжестью, в голове стучал молот. Плечи болели от ремней, ломило спину. Хотелось опуститься прямо в снег, закрыть глаза и уснуть. Однообразие усыпляло. Казалось, никогда не кончится зловещий строй деревьев над головой. На всём земном шаре ночь, зима, веет холодный ветер с колючими снежинками, и всё так глухо и безнадёжно, что хочется исчезнуть, раствориться в этой пустоте. Андрей шёл без остановки уже четвёртый час. По правилам зимних походов полагалось бы сделать привал, разжечь костёр, выпить горячего сладкого кофе, съесть пяток бутербродов с маслом, сыром и колбасой… Но он упрямо шёл вперёд. Да и какой может быть костёр на льду? Подниматься наверх и там шариться в глубоком снегу в поисках веток?.. Уж лучше вовсе без костра. И он всё шёл и шёл. Временами впадал в транс, и тогда ему чудилось, что он летит на самолёте и даже слышит гул турбин. За окном кромешная тьма, а в салоне тепло и уютно, и если нажать красную кнопку над головой, тотчас явится стюардесса — симпатичная девушка в синем кителе и белой блузке — и спросит ласковым голосом, что ему надо. А ему ничего не надо, он хочет знать, когда кончится полёт и можно будет разогнуть затёкшую спину, сбросить на землю ненавистный рюкзак, выпить стакан чаю, снять лыжи с ног и упасть на мягкую перину… Андрей вздрогнул и открыл глаза, резко остановившись. Он всё-таки уснул на ходу, да так неудачно, что пропустил поворот направо. Он стоял посреди снежной пустыни. Ни обрыва, ни деревьев над головой, ни намёка на жильё. Оставалось лишь одно: пойти по своим следам обратно. К счастью, он ушёл недалеко — через сто метров он разглядел в темноте высокий обрыв. Береговая линия в этом месте делала резкий поворот и пропадала во тьме — так начинался Большой Калей, многокилометровый залив, по берегам которого понастроили домов и коттеджей все те, кто побогаче и пооборотистее. Место дивное, заповедное, богатое ягодами и грибами, а также новыми русскими и иже с ними, по которым, стало быть, давно уже плачет тюрьма.
Андрей бывал в этих местах летом, при свете дня, среди буйства красок и цветов, медоносных запахов и свежего дыхания обширной Байкальской акватории. Добирался до места быстроходным катером, сидя в удобном кресле и потягивая из трубочки ледяной напиток, и всё казалось тогда доступным и родным… Напрасно теперь он всматривался во мглу. Ледяное поле, уходящее во тьму, чёрный лес над обрывом и беззвёздное небо головой — вот весь пейзаж и вся радость! С неба сеются снежинки, и так нехорошо и некстати метёт позёмка, так уныло и так скучно вокруг, что не хочется никуда идти, а хочется упасть в снег и ничего не видеть, не чувствовать. Второй раз Андрей подумал про горячий кофе и бутерброды с маслом, сыром и колбасой. И опять он не стал останавливаться — теперь уже не было смысла. Он сдвинул рюкзак чуть вправо, несколько раз энергично сжал и разжал кисти, взял обледеневшие палки и пошёл дальше по рыхлому снегу. Торопиться, в общем-то, было некуда — до рассвета ещё далеко. Глубокая ночь была. Нормальные люди давно уже спали, даже сторожа и охранники в эту пору задрёмывали на своих постах.
Андрей уже полчаса шёл вглубь залива, но не видел никаких признаков жилья. Он хорошо помнил, что дачи стояли на правом берегу, а он и шёл вдоль него. Правый берег — весь солнечный, весёлый, а левый — укрытый тенью, холодный и нежилой. Все стремились на правый берег, а до левого берега дойдёт очередь в своё время. На левом берегу случались и медведи. Это такие милые звери — размером с «запорожец» (кто ещё помнит это чудо техники). Медведь выжимает по бурелому пятьдесят узлов в час. В водной стихии легко догоняет гребную лодку, хватает эту лодку за борт и топит всех пассажиров без разбору. А просто так, из удовольствия! Лазает по деревьям так, как никто больше не лазает (обезьян ведь нет в Сибири, холодно им тут). Ревёт со страшной силой. Иные граждане теряют сознание от одного рёва (и это зачастую спасает им жизнь). Убежать от медведя можно только на аэроплане, то есть от медведя можно улететь, потому что летать они пока ещё не научились, а в самолёт их не пускают за неимением билета и справки от ветеринара. А ежели сойтись с медведем в рукопашную, то мало хорошего можно ожидать от этой схватки. Уж лучше сразу взорвать его и себя килограммом тротила, так надёжнее и в каком-то смысле спокойнее. Пуля медведя не берёт, нож об него ломается, и вообще — пошёл он к чёртовой матери, этот косолапый зверь. На него приятно в цирке в бинокль смотреть — с десятого ряда! — когда он — за прочными железными прутьями, а ты — на воле, в полной безопасности и с мороженым в руке. Но не среди тайги, не среди первозданной природы, когда нет рядом никакого укрытия или там гранатомёта с подствольником. Поэтому-то новые русские и селились по правой, ближайшей к городу стороне залива. Они ведь тоже люди — эти новые русские. Медведей боятся, как и все остальные. И это глубоко верно. Потому что кроме медведей есть ещё волки, рыси и бешеные кабаны, но об этих тварях как-нибудь в другой раз, потому что Андрей почти уже пришёл.