Картина, таким образом, окончательно прояснилась. Ровно через два дня должен был нагрянуть мерзавец Волков. Вместе с ним приедут человек пять охраны. Да здесь двое. Итого — семь вооружённых харь. Псы мечутся по территории словно демоны — две кавказских овчарки. За оставшееся время нужно было сообразить, как обойти все эти препятствия. Да как уйти потом, чтоб не пристрелили через пару километров или не затравили собаками. Если поймают, живым до города не довезут. Мало ли в лесу укромных мест? А если под лёд спустить живого или мёртвого человека, то искать его будут годами, а если и найдут — вряд ли опознают. Так что попадаться Андрею было не резон. Уж лучше вовсе не родиться. Но с последним пунктом поделать ничего уже было нельзя, поэтому оставалось лишь одно — жить назло врагам. Крошить этих врагов в капусту, повергнуть в прах, а потом развеять по ветру.
Окрылённый такими оптимистичными мыслями, Андрей оделся потеплее и отправился на осмотр местных достопримечательностей. Тело после вчерашнего перехода болело, ломило суставы, тянуло спину — так что удивительно было самому. Однако через десять минут энергичной ходьбы он разогрелся и уже не чувствовал неудобства. Широко шагал по сугробам, проваливаясь по колено и с наслаждением вдыхая чистый холодный воздух. Птички перелетали с дерева на дерево, солнышко ярко светило с весеннего неба, тихо было вокруг и безмятежно, так что можно было подумать, что всё на свете замечательно, кончились войны, исчезли злобные террористы, сгладились вековые противоречия и затих-таки всеобщий вопль голодных людей о куске хлеба и о глотке чистой воды. Как же хорошо устроено всё в природе! — с умилением думал Андрей. Ну съела птичка червячка — и что с того? Значит, так оно и нужно. Никто против этого не протестует. И даже наоборот! Если птицы перестанут есть червей, наступит всеобщий хаос! Эти черти (то есть черви) сожрут всю листву — и тогда погибнут все деревья. Исчезнут леса. Не станет кислорода — и неизбежно погибнут звери, птицы и сам человек! В короткое время исчезнет великая цивилизация — и всё из-за какого-то жалкого червя! Выходит, зря так сокрушался Заболоцкий в своём «Лодейникове»: «Жук ел траву, жука клевала птица, хорёк пил мозг из птичьей головы, и страхом перекошенные лица ночных существ смотрели из травы, природы вековечная давильня соединяла смерть и бытиё в один клубок, и мысль была бессильна, разъединить два таинства её!» Хорошо написал, чёрт подери! Андрей засмеялся от удовольствия. Стоило вырваться из города, оказаться в тишине и нетронутости, и сразу потянуло на поэзию, на высокое, вечное и прекрасное. Но через несколько шагов он вспомнил, что Заболоцкий отсидел несколько лет в сталинских лагерях, а до этого едва не сошёл с ума от изощрённых издевательств во время следствия, и блаженная улыбка сползла с его лица. Получалось, что искусство и высшая гармония не спасали ни от тюрьмы, ни от несправедливости. И снова он возвращался к тому, с чего и начал: вся надежда на грубую физическую силу. Недаром почти все гениальные поэты умерли молодыми — от пули или от злых языков (которые страшнее пистолета) — не суть важно. Это всё равно. Это. Всё. Равно…
Андрей вдруг остановился. Перед ним был коттедж Волкова. При свете дня он выглядел ещё внушительнее. Кирпич на его постройку был употреблён не простой, а облицовочный. Крыша была покрыта красной черепицей, а под крышей устроен роскошный зимний сад — сквозь стёкла видна была густая зелень, совершенно ошеломительная среди снежных увалов. Андрей присвистнул. Неплохо люди живут. А ведь это всего лишь дача! Что же у него дома творится? Официальная зарплата заместителя губернатора составляла чуть больше полумиллиона рублей в месяц. Стоимость коттеджа вместе с землёй тянула миллионов на сто — это если брать по минимуму. На такой домик он бы и за пятьдесят лет не накопил — если бы жил, как говорится, на одну зарплату. Вот и получалось, что этот человек был лишним на земле. Вредным и ненужным.
Андрей обошёл посёлок кругом и вернулся в отправную точку с другой стороны, словно бы совершил кругосветное путешествие. Мужичок уже растопил печку, за чугунной дверкой весело потрескивали дрова, от плиты шёл белый дым, в доме было тепло и угарно.
— Садись чай пить! — задорно предложил мужичок. — Тебя как зовут-то?
— Альбертом.
— А фамилиё?
— Мугинштейн.
Мужик так и присел.