…Столбы дыма там, где утром еще были избы, труп комбата на черном снегу, и возле сельского дощатого забора человек в черной форме, со «шмайссером» на шее. И этот человек перемещает дуло автомата с комбата на Фролку, и лицо у него как раз такое же, как вот сейчас у Михалыча.
Самое ужасное в этой истории была даже не сама смерть. А то что превосходно понял тогда Фролка — вот сейчас его сметут с лица земли, и вовсе не прикончат, не убьют, как своего врага; а именно что сметут, раздавят, уберут, элиминируют… как давят на стенке клопа или иное поганое насекомое.
Тогда Фролке очень повезло — за мгновение до очереди — уже последние лучики побежали от глаз — тот страшный человек в черной форме неожиданно вздрогнул, вытянулся, как струна, и повалился под забор, будто полено. Дорого дал бы Фрол Филиппович, чтоб так же было и с Михалычем. Но Михалыч на удивленье никуда не исчезал, не падал, а смотрел все так же, как и тот. Даже не с ненавистью, если бы! Ах! Как дорого дал бы Фрол Филиппыч за приступ ненависти Михалыча! Как дорого!
…А Михалыч смотрел с бесконечной брезгливостью.
ГЛАВА 30
Сами нашлись
21 августа 1999 года
В этот день Фрол Филиппович, Вова и Коля навербовали больше сотни человек. Много раз открывался чемоданчик из крокодиловой кожи, хмурились лбы, раскладывались карты, велись долгие переговоры. Люди уходили в лес, провожаемые недобрыми взглядами нанимателей. Кто шел и честно искал потерявшихся, кто выходил в свой квадрат и мирно заваливался спать, кто и до квадрата не дошел.
Понимали ли гэбульники, что это все неизбежно? Да, понимали, разумеется. Но знали — главное все сделать, «как положено», а за результат отвечает только тот, кто вызывает сомнения — а все ли он сделал «по правилам?!».
Солнце достигло зенита, переместилось на вторую половину небосклона и начало клониться вниз. В это самое время довольно далеко от Малой Речки, за перевалом, трое казаков-пещерников встретили странных людей. Люди вели себя осторожно и при появлении казаков моментально рассредоточились, встали за стволы деревьев. Казаки превосходно слышали металлический шелест, нехорошее пощелкивание металлом об металл.
Трое вооруженных людей, достигших оптимального мужского возраста, между тридцатью и сорока, прошедших не одну войну, могли не бояться десятка каких-то приблудных. Но кто они, залегшие, засевшие в чащобе?! Рассыпались-то они очень ловко…
— Эй! Не стреляйте пока!.. Вы русский язык понимаете?! — раздавалось оттуда, из зарослей.
— Мы русские! — так же изо всех сил завопил в ответ Акакий Акакиевич.
— А ну, перекрестись!
Как ни дико было это слышать среди серых и рыжих стволов, под синевой неба и густой зеленью листвы, Акакий Акакиевич почувствовал, что кажется, там все-таки не враг.
— Ты сам сначала покажись! Тогда и я выйду, перекрещусь! — заорал Акакий в папоротник. Он не очень ждал, что кто-то прямо так вот, сразу, выйдет и покажется.
Тень отделилась от ствола, шагнула. Вертикальная тень в сумраке леса вышла на поляну, дала осветить себя солнцу, и рослый мужик с рыжей торчащей бородищей моргая, встал на виду у казаков. Ну и вид! Всклокоченная голова, борода почти до пояса — сплошной колтун; куртка из желтой, непонятно чем крашеной кожи, широкий пояс с навешанной на нем всякой всячиной, на ногах что-то непонятное… Действительно, как называется обувь, сделанная из коры и притом перевитая ремнями? «Лапти», — подумал один казак. «Онучи», — подумал другой. «Опорки», — подумал третий. Каждый из них не очень хорошо знал то, о чем подумал.
— Ну, насмотрелись? — человек как будто выталкивал из себя странно звучащие, словно бы с акцентом произнесенные слова. — Между прочим, нас много, не балуйтесь. Сами-то кто будете, ась?
— Мы — солдаты, казаки, и служим губернатору. А ты кто?
— Мы — христиане… люди мы мирные. А если вы нас не боитесь, покажитесь.
Акакий вышел из укрытия. Он знал — два ствола готовы плюнуть огнем, следят за каждым движением там, в чаще. Но что-то говорило казаку, что стрелять тут совсем не придется.
— Ну, дядя, смотри: видишь крест?! Ну то-то… А зовут тебя как, дядя?
— Меня Иваном. А тебя?
— Меня Акакием. Что же ты, Иван, людный и оружный вниз идешь? Если ты в своей стране, так что ж теперь, с оружием везде ходить?
— В своей стране, да не в своей… Ты вон тоже с оружием, и встречным на слово не веришь. Так ты что ж, тоже будешь разбойник?
— Мы не разбойники, мы люди губернатора… Нас много Иван, ты не думай.
— Какое много! Что ты треплешься! Вон один лежит, а вон второй… Надо было бы, давно бы в вас дырок наделали. Ты нас тут искал, правильно понимаю?
— Нет, Иван, не вас… Люди пропали, парень и девушка. Ушли в пещеру и пропали без вести. Вы их тут не встречали, в лесу?
— Значит, парня и девушку ищете… А если помогу, тогда что будет?
— Ваня, ты не говори загадками… Если ребята у вас, то давайте обсудим, что вам надо. А то бы отдали их так, и все…
— Может быть, и отдадим…
Иван присел на поваленный ствол, похлопал ладонью Акакию — мол, садись тоже рядом. Акакий тоже присел, но в стороне и насторожено. Иван сидел тихо, расслабленно. Или не собирался драться, или был уж так в себе уверен… И что-то дрогнуло в лице Ивана, когда он разглядел вблизи Акакия.
— Ребята! — заорал он вдруг в лес. — У него погоны, слышь! И крест носит, вот вам крест!
И без перехода, тихо спросил у казака:
— Акакий, ты мне так скажи… Есть в России сейчас государь?
— Царь, что ли? Ты же знаешь, Иван — нет царя.
— Не знаю! — отрезал Иван. — Не знаю, к тому и вопрос! Мы тут в лесу почитай, семь десятков лет жили… Что в России, толком и не знаем, и есть ли она вообще, Россия. Так что ты, парень, отвечай мне всерьез. Как ответишь — так и мы тогда с тобой.
На Акакия смотрели внимательные умные глаза. Иван подался вперед, ждал ответа.
— Царя теперь нет… Есть президент, его выбирают. Погоны вот, видишь, есть… Церковь есть… Иван, ты задавай вопросы, я не знаю, что и говорить.
Иван ответил сразу… Только для него «сразу» было совсем не таким, как для Акакия, и казалось, что он долго размышляет, шевелит губами не по делу.
— Вот, скажем, мы своей деревней на Русь выйдем… Что нам будет? В колхоз погоните?
— Колхозов уже тоже нет. Если выйдете… Это как — все сразу придете, так что ли?!
— Или так… Или одни придут, другие в деревне останутся, в Ключах. Но опять же, место деревни откроем, не будем таиться. А вот скажи, насчет веры теперь у вас как?
— Насчет веры у нас свобода… Даже слишком, можно было бы и построже.
— А с комми… кому-и-низьмом теперь как?
— А никак. Коммунисты не у власти, и скорей всего, уже не будут.
Только теперь Акакий обнаружил вдруг, что окружен так же странно одетыми, странно пахнущими бородатыми людьми. Все они держали в руках ружья, но улыбались или уж, по крайней мере, смотрели на Акакия миролюбиво. Треща валежником, приминая папоротник, мчались к месту встречи казаки. Акакий же впился взглядом в парня… В совсем молодого парня, одетого по городскому, и с лицом потоньше остальных.
— Павел?!
Парень, кивнул, чуть подался вперед, и тут же его стиснули — без грубости, но непреклонно, взялись руками за плечи.
— Значит, так… Детей ваших мы в пещере спасли. Заплутали они там, в пещере. Но только парень — вот он, здесь, а девушку мы придержали. Она близко, тут вот идти совсем рядом… Только мы так понимаем: пойдем мы сейчас в деревню… Так. В деревню, значить, и пойдем. Там и посмотрим, как что. Если и правда все правильно, есть Россия… А если нет, тогда не обессудьте — и сами не выйдем, и парня с девушкой не отдадим.
— Ваня, все так… И Россия есть, и коммунизм пи… медным тазом накрылся, и веру никто не преследует. Пошли? Тут до деревни мы за час доедем…
— На чем доедем? На телеге?
— Нет, в машине.
— Так… Это которая без лошади?