Не помню.
Назови, кого помнишь.
Никого не помню.
Ты сам все выдумал про шар?
Нет, я услышал от других.
Нет, ты никого не знаешь. Ты придумал сам.
Нет, я узнал.
Можно ли просить у шара смерти врагов народа?
Говорят, можно.
Можно ли просить у шара смерти Гитлера?
Говорят, можно.
Ты же говорил, нельзя.
Нет, можно.
Можно просить смерти другим зекам?
Можно.
Можно ли просить у шара смерти начальства?
Нельзя.
Кому ты говорил, что у шара нельзя желать кому-то зла или смерти.
Я не говорил.
Кому ты говорил, что шар надо просить об исполнении желаний, и тогда желания исполнятся?
Никому.
Н-556 и Л-237 показали, что ты говорил.
Они врут.
Вход в пещеру находится на втором или на третьем ярусе разработки?
Я не знаю.
Ты же там был.
Нет, я не был.
И так еще две страницы, соединенные скрепкой. Задаются вопросы. К-734 «ничего не знает», «не слышал», «не видел», «не понимает».
Внизу решение: отправить в БУР, 10 суток.
И подписи: начальник Особлага 51-11 полковник НКВД Миронов А.В., майор НКВД Григоренко Н.Н., лейтенант НКВД Спецук К.Л.
Дальше были еще два таких же листочка в клеточку: протоколы допросов Н-556, и Л-237. Край одного протокола заляпан чем-то буро-черным, не хотелось думать, чем. Листки были желтые, ломкие.
Дальше шел документ еще интереснее, он назывался «Аналитическая записка». Документ был адресован начальнику Карского отделения ГУЛАГ товарищу Котельникову М.А. и подписан начальником Спецлага № 51-11 товарищем Мироновым А.В.
«Оперативные разработки позволяют предполагать, что заключенные вверенного мне Спецлага 51-11 верят в существование пещеры, в которую можно попасть из уранового рудника. По их мнению, пещера соединяется с урановым рудником узким ходом, в который еле протискивается человек.
Пещера очень обширна, и в нескольких километрах от места ее соединения с рудником находится большой зал, в котором фиксируется стеклянный шар, свободно висящий в воздухе, без подпорок или других средств поддержки»…
Слово «стеклянный» было зачеркнуто дважды, и сверху дописано: «неизвестного материала».
…»При появлении человека шар вспыхивает и начинает излучать сильный свет, источник света неизвестен. Он вспыхивает и горит ровным сильным светом. По данным источника «Козочка», по итогам оперативного расследования можно утверждать, что заключенные враги народа поклоняются шару, и что шар представляет собой неизвестное чудо природы и объект религиозного культа. Культ состоит в исполнении молитв перед светящимся шаром, принесении ему жертв, умилостивлении шара антисоветским вражеским поведением. Культ наносит ущерб дисциплине, авторитету советской власти и лагерного начальства и является актом вражеской агитации.
Единственная известная пещера находится в 18-ти километрах от места дислокации Особлага 51-11. Возле пещеры сделали засаду, не давшую результатов.
Неисследованное чудо природы принадлежит советскому народу и лично генералиссимусу Советского Союза товарищу Сталину. Когда знают зеки — это белогвардейский террор в интересах мировой буржуазии. В соответствии со Сталинским планом покорения природы прошу дать санкцию на общевойсковую операцию, имеющую целью:
1. Выявление пещер в районе Особлага 51-11.
2. Систематический обыск всех выявленных пещер.
И подпись: начальник Особлага 51-11 Миронов А.В. И дата: 5 марта 1953 года.
Аналитическая записка была датирована 5 марта 1953 года, но судя по всему, никогда не была отправлена по назначению — никаких следов работы с документом, никаких канцелярских отметок. Или это только черновик? Тогда был ли «чистый» экземпляр? И был ли послан?
— Мама, это же дата смерти Сталина?
— Да, детка… Может, потому дедушка и не послал этой записки.
— Мама, получается, что есть этот шар… Или был?
— Получается, что непонятно… Видишь, твой дед честно пишет — мол, не знаю. Чтобы узнать, надо в пещеру лезть. У тебя есть желание лезть в эту пещеру, Ира? — и мама полуулыбнулась, встопорщила челку дочери.
Вывод напрашивался сам собой: ясное дело, ну кому же хочется лезть в пещеру… В пещеру приходится лезть, но кому? Тем, кого положение обязывает, кто хочешь не хочешь, а лезь.
А Ирка, сияя глазами, изо всех сил кивнула головой.
— Что, полезешь?!
— С удовольствием полезу, мамочка! Только тут спелеологов надо…
— Ну, посмотрим…
Тут первый раз екнуло сердце у Ирки, — уж с очень откровенным значением произнесла это мама. И слишком ясно читалось за этим значением категорическое нежелание пускать Ирку в эту самую пещеру.
А мать уже сидела за столом:
— Ну вот… А теперь давай запишем, где надо копать железный ящик.
И второй раз за этот разговор что-то стукнуло в сердце у Ирины.
— От Малой Речки — тридцать километров вверх.
— Та-ак! — записывала мама.
— Там скала красного камня, а у подножия бьет ключ… От ключа надо отсчитать тридцать саженей на северо-восток. Ну… и все.
— А ты уверена, что к северо-востоку? Точно? Мне кажется, к северо-западу?
Мама не подняла глаз, сидела с напряженной согнутой спиной; голос ее звучал небрежно. Слишком небрежно.
Почему-то неприятна стала Ирине мама, ее напряженное внимание, ее стремление непременно узнать все, что доверено было Ире. И впервые маленькая наивная Ирочка, совсем не знавшая истории, подумала, что ведь кровь деда не исчезла, не растворилась с его смертью. Она — в маме.
Но в конце концов, та же кровь текла и в Ирине, — та же отравленная кровь стукачей и убийц. И, честно округлив глаза, Ирина повторяет с милым видом:
— Нет, мама, к северо-востоку! — И добавляет: — Мама, когда ты думаешь, туда мы когда поедем? Тянуть нельзя, начнется осень.
Мама не спеша сложила бумаги… Мотивированно, не случайно сложила их (чтоб в одном месте, чтоб надежно) в свой дипломат. Но характерно все-таки, что в свой.
— Ну… Я думаю, надо посоветоваться с папой. Надо справить девять дней по дедушке, тогда и трогаться. И уж конечно, это дело взрослых.
Мама взглянула на Ирку и тут же отвела в сторону взгляд, потому что дочь смотрела необычно: исподлобья вперились в мать огромные сухие глазища, полные удивления, презрения, невысказанного вопроса.
Ирка поняла, что мама ее обманула. Не будет мама помогать ей искать клад. Мама хочет отыскать его сама. Раз надо «посоветоваться с папой» — значит, мама не хочет, чтобы Ирка что-то делала сама. Хорошо, если ее вообще подпустят к кладу.
Потом было совсем не до клада. Дед лежал в доме, и было много слез, проблем и хлопот. Были похороны, собрались люди. Сослуживцы дедушки были самые приличные: вежливые, выдержанные. Уж из них-то никто не напился и не допустил ничего, неподобающего на поминках. Наверное не их вина, что остальные чувствовали себя как-то сковано и постепенно разбрелись.
А с 9 августа Стекляшкины-старшие сели читать документы, интерпретировать и думать. Ирину туда как-то не звали. Ира и сама понимала, что дочь она… не то чтобы совсем плохая… Но… не такая какая-то. Не совсем такая, как надо. Дочь, которая папу и маму не особенно уважает, и представлениям, какой она должна быть, не спешит соответствовать.
К счастью для Ирины, не все думали, что она такая уж плохая девочка. Например, один ее знакомый мальчик, Паша Андреев, который занимался компьютерами и не очень верил в существование кладов, лагерей НКВД, а очень может быть, что и Саян. Не первая из дочерей человеческих, Ирина начинала искать на стороне то, в чем ей было отказано дома.
А у старших Стекляшкиных было дел полный рот и без дочери. Удивительный волшебный шар… Шар, который светится в темноте, сверкает сам собой и исполняет желания? Что-то в этом роде писали любимые фантасты Стекляшкиных, знаменитые братья Смургацкие. Они выдумали это или все-таки что-то прослышали?