Так что даже из знающих о существовании Белой Юрты узнают дорогу в нее и поселяются в ней или бежавшие из лагерей, или те, на ком висели разные расстрельные статьи. Те, кому жизнь в ненаселенной тайге казалась безопаснее и лучше, чем жизнь в большом городе, где на каждом углу продаются булки, но и милиционеры тоже стоят на каждом углу и очень мешают жить этому кругу лиц. Тем более мешают, если твоя физиономия уже висит на перекрестках с духоподъемной подписью: мол, разыскивается милицией за совершение особо опасного преступления, просьба сообщить, если знаете местонахождение, если видели, но имейте в виду, что опасен…
Ну так вот, мы-то, тихие археологи, далекие от всех этих ужасов, узнали про Белую Юрту случайно. Была старая идея – сделать археологическую разведку в горных районах Хакасии. Забегая вперед скажу, что такую разведку потом провели, и с великолепным результатом. Но тогда, первый раз, машина шла в неизведанное – и собственного опыта не было у курганных археологов, и занять не у кого – никто до них в этих местах не работал. В таких случаях нужны проводники, и далеко не случайно археологи стали беседовать с охотниками и рыбаками. Но совершенно случайно вопросы о дороге задавались именно тому из охотников, который что-то знал о Белой Юрте, да к тому же обладал каким-то извращенным чувством юмора. И археологи имели на картах пометки, что вот примерно там-то лежит такое место, Белая Юрта, и в него хорошо бы попасть, потому что там всем приезжим очень рады.
Целый день машина рвала резину и надрывала двигатель на кошмарных горных дорогах; день уже клонился к вечеру, когда на дороге, прямо посреди заросшего травой полотна, увидели костер, а возле него двух жутких оборванцев. Начальник велел остановиться, вышел и, подойдя к оборванцам, вежливо спросил, далеко ли до Белой Юрты и правильно ли ни в нее едут.
– Тебе надо в Белую Юрту? – нехорошо прищурился оборванец. – Тут до тебя один вот тоже спрашивал…
И оборванец кивнул на булькающий котелок.
– Мы вот тебе сейчас покажем, как туда проехать, – так же свирепо просипел второй.
Коля К. внезапно обнаружил, что один оборванец в сапогах, обходит его и вот-вот окажется между ним и машиной и что в руке у оборванца финка. Одновременно он обнаружил, что прямо в живот ему уставился ствол крупнокалиберного ружья. Скажем совершенно откровенно: до сих пор никто толком не знает, почему этот, с ружьем, не выстрелил сразу, пока Коля К. совершенно не был к этому готов. Начни они действовать сразу, и для них вполне реально было бы захватить машину, перебить и разогнать археологов – ведь их хоть и было пятеро, но археологи совершенно не были готовы к такому повороту событий.
Но оборванцы промедлили и почему-то дали Коле К. убежать, прыгнуть в машину. Шофер, много чем рискуя, развернулся на дикой скорости, стал делать километров сорок в час на дороге, больше похожей на просеку посреди нехоженой тайги. И только тогда загремели выстрелы; в брезентовом кузове образовалась огромная дыра. От деревянного борта полетели щепки, и одна из этих щепок ранила в бедро парня-студента. Но обошлось этой не очень страшной жертвой – рана заросла через неделю, а больше пальбы по машине не было, и единственно что плохо – сорвалась, не начавшись, разведка, для которой долго экономили продукты и подгадывали время.
«Наш опер»
Вот после этой истории и слезного заявления, написанного в ближайшем отделении милиции, в лагере и появился человек, которого в экспедиции вскоре будут называть фамильярно – «наш опер» и отношением которого к экспедиции будут гордиться. Он снял со всех официальные показания, посочувствовал раненому, покрутил пальцем у виска Коле К. («до бороды дожили, а не знаете, к кому можно, к кому нельзя соваться…»), а с охотником, склонным к шизофреническим шуткам, побеседовал так, что тот пришел извиняться и плакал, причем плакал натуральными слезами.
Кроме того, «нашему оперу» очень понравилась экспедиция, образ жизни археологов и особенно ведение неторопливых бесед за чаем в вечернее и ночное время. То есть «наш опер» вовсе не бездельничал; за какой-то месяц он сделал несколько рейдов по горам, застрелил одного и привел с гор в наручниках трех довольно неприятных субъектов, причем с одним из них пришел в лагерь экспедиции, с арестованным общаться запретил и держал его связанным и скованным в глубоком шурфе. Но и сам устал смертельно и как только выставил охрану из доверенных археологов, завалился спать и проспал довольно долго. А потом достал из шурфа подопечного и увел его, так и не объяснив, что за птицу раздобыл и где такие еще есть.
Занимался он и еще какими-то довольно загадочными делами, а чувство юмора у «нашего опера» порой приближалось к чувству юмора того легендарного охотника. Хорошо помню, как подъехал он на грузовичке к раскопам в самом конце работы.
– Данилыч [*], подбросишь, до лагеря?
Шофер грузовичка замахал руками, что-то забормотал с искаженной физиономией, но «наш опер» тут же закивал:
– Какие вопросы! Поехали…
Хорошо, что первыми в кузов прыгнули Коля К., начальник экспедиции, и ваш покорный слуга. Страшно подумать, что было бы, запрыгни первыми впечатлительные девочки, потому что в кузове лежал тронутый разложением труп с размозженным черепом, с горлом, перерезанным от уха до уха, и распоротым животом (внутренности «наш опер» аккуратно собрал в ведро, а само ведро так же аккуратно закрепил в кузове между старых покрышек).
С трясущимися губами брали мы «нашего опера» за грудки:
– Ты… Ты, гад, что же ты делаешь, а?!
– А что?! Вы же еще и не таких копаете, мужики… – невинно округлял глазки «наш опер».
И надо сказать, что мотания его по горам, возня с подозрительными трупами дали результаты: уже осенью, по первому снегу, «наш опер» провел даже целую операцию: было много машин и много людей, были даже вертолеты, а в горах довольно долго стреляли.
«Наш опер» вернулся очень довольный, долго рассказывал, какое это хорошее оружие, карабин, и какие опустошения сеет он в рядах неприятеля, и посоветовал проводить археологическую разведку: «Теперь можете идти хоть завтра».
Вести разведку в этом году было поздно, но на следующий год ее провели, и как я уже говорил – разведка дала великолепные профессиональные результаты. Ехали мы в разведку с некоторым смятением духа, но никто и не подумал тревожить нас в краю великолепных лилово-сиреневых панорам, густых багровых закатов и ароматов разнотравья. Только однажды наткнулись на труп, скорее даже скелет, пролежавший в траве бог знает сколько времени. «Наш опер» скелет этот видел, осмотрел зубы, обрывки одежды и процедил с полным пониманием, но без особенных эмоций: «А, вот ты куда девался…» Но кто девался и откуда, объяснений мы не получили.
Так вот, «нашему оперу» явно понравилось в экспедиции, бывал он у нас часто, а что до его постоянных и непредсказуемых исчезновений и появлений, так мы к этому быстро привыкли. Ну что поделать, человек такой и работа у него такая. А раскопки, работу в поле и особенно полуночные разговоры жизни и о науке с кружкой чая в руке он действительно очень любил, и говорить с ним было интересно.
Людьми в странной форме «наш опер» живо интересовался и неукоснительно беседовал со всеми, кто с ними встречался. Похоже, он часто пропадал в лесу, надеясь на такую же встречу, но вот ему решительно не везло, не попадались ему самому люди в странной форме и со странным оружием. О том, кто могут быть эти люди, ходило много разных домыслов, но если кто-то и считал их пришельцами из другого мира, то такие поповские мысли, чуждые историческому материализму и марксизму-ленинизму, он уж точно держал при себе и только при себе. И когда «наш опер» связал этих людей с бандой Соловьева, трудно описать всю меру нашего изумления – что моего, что Коли К., что еще одного мужика, завхоза экспедиции.