– Сколько угодно! Все, кто из Глуши, – все знали Марину.
– А это сколько людей?
– Человек десять…
Разговор у нас как-то увял сам собой. В синеве плыли облака, плескалось озеро, кричали по-прежнему птицы, даже сильнее разорались к вечеру. Мы лежали, курили у озера, и за время рассказа Володи еще раз опорожнили стаканы.
– А когда вернулся, проверял?
– Еще до этого проверял… Там же все письма читаются, а что я с ней встречался, был свидетель… В смысле, на станции встречался. Ну, мне один и прочел лекцию – про галлюцинации и про коварство ненавистного врага, Китая и Америки.
– А коварство тут при чем?
– Ну-у… А может, они что-нибудь придумали и теперь нашу боеспособность рушат…
– Но что Марина мертвая, они подтвердили?
– И что мертвая, и что Лена не соврала, замерзла в ночь до… ну, до того, как мы стояли в Глуши… Они по своим каналам проверили, что Лена не соврала.
Я лично гораздо больше склонен верить этой Лене, чем всем армейским особистам, вместе взятым, с их диким бредом про китайцев, разрушающих боеспособность наведенными галлюцинациями. Но Володя, как видно, думает как раз наоборот, для него важна эта проверка.
– Володя…
Он поворачивает голову.
– А сейчас ты что об этой истории думаешь?
– Да ничего… Стараюсь вообще не думать.
Володя давно поступил в институт и скоро его окончит, давно стал работать на железной дороге, давно женился, и его сыну четыре года. Все главные события в жизни с ним произошли уже давно. И я понял так, что старая непонятная история мучит его, но сам он не считает правильным, чтобы она его мучила, и себе воли не дает. Да и времени немного, чтобы думать: работа, учеба, семья, огород, вот еще и мотоцикл купил, копит себе на машину…
– Знаешь, как у нас говорят про перестройку? – обращается ко мне Володя, и я понимаю это так, что доверительный разговор кончился.
И он смеется, выпуская сигаретный дым колечками. А из-за камышей подплывал к берегу кособокий Сергей, вез вытащенных из сетей рыб, и мы пошли к его лодке разбирать рыбу; а вскоре распрощались, как выяснилось – навсегда.
В тот вечер я вернулся в лагерь, неся в руках ведро с рыбой, а в голове – полный сумбур, и у меня нет уверенности, что этот сумбур за тринадцать лет стал хоть чем-то более осмысленным. И я не знаю… и тогда я не знал, и сейчас не знаю, чему удивляться больше и что считать более удивительным: явление множеству людей Марины, которая то ли сидела в сугробе, то ли махала вслед составу… Нет, действительно, история совершенно непонятная, необъяснимая даже в деталях, и в ней наплетено сразу несколько противоречащих друг другу вещей… В этой истории все, решительно все необъяснимо и непонятно!
Что более удивительно и странно: эта темная, загадочная история или зрелище девчушки, едва-едва достигшей восемнадцати лет, которая в глухую ночь и в снегопад идет за тридцать километров, чтобы несколько минут поговорить и несколько раз поцеловаться со своим мальчиком, которого никогда больше не увидит?
Я не знал, что удивительнее, тогда, в 1987 году, и не знаю этого сейчас.
Глава 23
КОЕ-ЧТО О ДЕРЕВЕНСКИХ НРАВАХ
…освободить людей от идиотизма сельской жизни.
Интересно, а освобождать людей от идиотизма городской жизни Карл Маркс никогда не собирался?
Истории про сельских ведьм и колдунов не балуют разнообразием. Из одной деревни в другую, из поколения в поколение повторяется одно и то же; как будто сговорившись, ведьмы пугают запоздалых прохожих, превращают в кровь молоко у коров, накидывают обручи… В общем, действуют по стереотипу.
В деревне Карпицкая под станцией Чернореченская еще недавно жили две бабушки – светлая и темная, причем они были такими и по духу, и по характеру, и по цвету волос: светлая бабушка была седая, черная – темноволосая.
О демонических наклонностях обеих бабушек прекрасно знали односельчане, но если черная использовала свой талант, чтобы гадить односельчанам, то светлая – чтобы помогать. Например, корова темной ведуньи крала молоко у всех остальных коров в деревне: как начнет она реветь диким голосом, так значит, что у чьей-то коровы обязательно пропадет молоко. Вместо молока начинает идти из вымени кровь… а надо напомнить читателю, что ветеринаров в деревне, как правило, попросту не было. Если же и были, то лечили они только колхозный и совхозный скот. А если и лечили скот частников, то очень часто лечили так, что лучше бы они этого не делали. Наверное, это касается не всех сельских ветеринаров, но, видимо, были и те, кто создал этому сословию мрачную славу невероятных пьяниц и бездельников.
Одним словом, если с твоей скотиной такая беда и начинает она доиться и даже плачет она кровью, то тут путей только два: резать скотину или идти к светлой ведунье.
Звали эту хорошую ведьму Селиваниха (от фамилии Селиванова), и умела она исправлять зло, принесенной той, другой ведьмой, темной. Как что-то случится – идут к ней, несут кто курочку, кто молочка, кто копченого сала… В общем, когда мне рассказали эту историю, ассоциация у меня возникла куда как нездоровая – с бандой воров, которая сговорилась с милицией и после каждой кражи аккуратно сообщает, где искать. Бравые стражи порядка находят похищенное, но, конечно же, не задаром, и щедро делятся со своими кормильцами, криминальными элементами.
Во всяком случае, когда мужики скинулись уже живыми деньгами, попросили Селиваниху совсем искоренить черную ведьму, старушка объяснила, что последствия исправить она еще может, а вот вообще пресечь возникновение всяких бед – не может никакими силами. Так что подозрения мои, может быть, еще и не беспочвенны.
Рассказывают и о том, как некой девушке в поселке Иланском ведьма передала знание. Мол, подстерегла она некую впечатлительную девушку, когда шла она от остановки поезда к поселку, а в Иланском пройти надо около полукилометра, и первый же домик по дороге – как раз ведьмин. И остальные дома поселка лежат еще довольно далеко от него, одинокого ведьминого домика.
Ведьма жила одна, устала умирать, не передав никому знания, и когда девушка одна шла от станции, распахнула двери настежь:
– А ну зайди ко мне, красавица!
Девушка потом честно сознавалась, что зашла просто с перепугу – репутация у ведьмы была жуткая, и кто его знает, что будет, кинься она со всех ног бежать к поселку? Ну и зашла, что, конечно же, сразу заметили вездесущие деревенские кумушки.
Что происходило в домике, что говорила или давала девушке ведьма, покрыто мраком неизвестности. Вот что известно достоверно, так это изменившееся поведение девицы: стала она несравненно увереннее в себе, стала даже говорить иначе; не сыпала слова горохом, а роняла их веско, подумавши. Когда дня через три появилась она в общежитии, подружки сразу же заметили эту разницу, да и сама девица не скрывала – она изменилась!
– Ой, девочки! Я же теперь с каждой из вас что захочу, то и смогу сделать!
К чести девицы, от теории к практике она не переходила, но тут важен самый факт такого рода бесед. При том, что комплексом Наполеона девушка отродясь не страдала. Ну, а обо всем дальнейшем история тоже умалчивает. Известно, что девушка окончила институт, вышла замуж и уехала домой, в поселок Иланский. А появилась ли там новая практикующая ведьма, этого я не могу сказать точно.
Но таких или почти таких историй я мог бы сообщить читателю по крайней мере десять или пятнадцать, и все были бы до смешного похожи, различаясь только местом действия, годами да именами участниц.
Стоит ли? Тем более, что о судьбе сибирской сельской ведьмы я уже писал, причем подробно и получив информацию, что называется, из первых рук.
Обыкновенная история
Вот еще классическая, но все же кое в чем оригинальная история, и связана она с классическим любовным треугольником: две девицы хотели замуж за одного парня [*]. Причем родня этого парня, Вольдемара, хотела ему в жены девицу по имени Алена. Сам же он хотел в жены совсем другую, по имени Людмила. А происходили события в деревне Косачи, и еще сейчас живы и даже не очень стары их участники.