От застилающего глаза пота, накомарника и злобы на напарника у Петьки застучало в висках. Он перестал различать мелькающие под ногами кочки и, зацепившись за одну, рухнул во весь рост на землю. Туча мошкары тут же спикировала и накрыла его.
Однако упал он удачно и даже не зашибся, а только зашелся такими матерками, что бежавший впереди Илья остановился, затем подбежал к нему.
– Ты что, Петька! Цел?!
– Да иди ты на… Цел, цел! – раздраженно закричал Петька, поднимаясь с земли. – Давай дуй, что стал! – зло выкрикнул он в лицо Илье, стоя против него, покачиваясь и тяжело дыша.
Илья повернулся и побежал дальше, поняв по шуму шагов за спиной, что Петька пристроился к нему сзади. Бежал он ровно, стараясь не сбивать дыхания, однако по кочке это не удавалось. Поэтому он, понимая, насколько сейчас тяжелее Петьки, с его изношенным пьянками организмом, изредка, мельком оборачивался назад, чтобы посмотреть как дела у связчика.
Петька же страдал, но еще двигался, с хрипом втягивая воздух, а вместе с ним и вездесущую мошкару. О том, что Петька заглотил очередную порцию мошки, Илья узнавал по отхаркиванию и матеркам, раздававшимся сзади…
Эти постоянные повороты и забота о напарнике подвели Илью. Оглянувшись на бегу в очередной раз, он зацепился за что-то, грохнулся грудью на кочку и затих.
Бежавший за ним Петька набежал на него, остановился и удивленно посмотрел на неподвижно лежавшего связчика.
Туча мошки, летевшая за ними, накрыла их обоих.
Немного постояв над Ильей, покачиваясь из стороны в сторону и глядя на него отупелыми налитыми глазами, Петька зачем-то снял с него карабин, закинул его себе за спину, зашелся в кашле от проглоченной мошкары, которую, дохнув, втянул, кажется, до самых легких, повернулся и побежал дальше, не оборачиваясь и больше не поглядев туда, где остался лежать Илья.
Через полчаса бега той же трусцой он выбежал к месту впадения канавы в речушку, на которой далеко вверху стоял их палаточный лагерь. Здесь канава внезапно исчезла, вылившись в широкую долину речушки с открытыми пологими галечными берегами. И эта перемена была такой неожиданной, что он, выбежав на галечник, удивленно уставился на речку, не соображая, что же делать дальше.
В просторной, продуваемой ветром долине мошка исчезла, как по мановению волшебной палочки. Ее сдуло холодным ветром, который тянул с вершин хребта, покрытых снеговыми шапками и виднеющимися далеко вверху речушки, в той стороне, где стоял их лагерь.
Тяжело дыша, Петька подошел к воде, плашмя упал на гальку, стал жадно пить. Напившись, он ополоснул лицо, присел на берег, затем лег и закрыл глаза… В голове все еще стучала и толчками пульсировала кровь. Во всем теле была дикая усталость и слабость. Не было никакого желания, хотелось только лежать и лежать, не открывая глаза, ни о чем не думая, ничего не делая, и, казалось, больше ничего не нужно в жизни.
Сколько он так пролежал, Петька не мог бы сказать и сам. Но вдруг он тревожно завозился, стал шарить руками вокруг себя, наткнулся на карабин Ильи, рука непроизвольно отдернулась, и он вернулся к действительности.
Он вскочил на ноги и посмотрел в ту сторону, откуда только что прибежал. Затем поспешно снял ружье и рюкзак, бросил на галечник и пошел вверх по канаве – туда, где оставил Илью.
Он шел быстро, затем не выдержал и побежал. Однако теперь ему почему-то было не так тяжело, как тогда, когда он бежал к реке. И какая-то мысль, появившись еще на реке, не давала ему покоя, навязчиво заставляла что-то вспомнить из прошлого, из его прошлого, что было с ним уже когда-то, лет десять-пятнадцать назад. И, ничего путного не добившись от Петьки, эта мысль сама выскользнула из его ослабевшего от пьянок мозга. Он вспомнил свой побег из лагеря, где отбывал два года за хулиганство на лесоразработках в глухом таежном лагере. Тогда он добрался почти до самой Тувы, до ее горных районов, а потом вернулся назад – в лагерь. За тот побег ему добавили срок. Но он вспомнил, что тогда он тоже возвращался в лагерь в каком-то приподнятом состоянии; он что-то переломил в себе, понял, что бежать ему было некуда и не к кому, что бежать надо было только от самого себя, а это сделать было невозможно.
Вот и сейчас с ним что-то произошло – он уже больше не злился на Илью, а с тревогой думал, что сейчас с ним и как он мог оставить его одного, и там, где мошка может заживо сожрать даже здорового человека.