Прилетели птицы пенье кукушкиных детей слушать.
Кукушка своих детей учит:
— Спойте, мои детки, как я пою…
Птенец, которого утка вывела, крылышками захлопал, клюв открыл:
— Кря!.. Кря!..
Птицы засмеялись, кукушка опечалилась.
Птенец, которого куропатка вывела, крылышками захлопал, запищал:
— Пиф-пиф-пиф!..
Птицы опять засмеялись, кукушка ещё больше опечалилась. Смотрит на последнего своего птенца, на него надеется.
Птенец, которого ворона вывела, крылышками захлопал, открыл клюв:
— Кар! Кар!
Птицы смеются, над кукушкой потешаются, а она от горя плачет, птенцам своим говорит:
— Эко, мои детки, непонятливые… Слушайте, как я весело пою!
А сама плачет, слёзы на траву капают.
Смотрит, дети от неё полетели: один к утке, второй к куропатке, третий к вороне. От такого несчастья у кукушки горло перехватило. Взлетела она на куст, клюв открыла, от горя и слёз заикается:
— Ку-ку! Ку-ку!
И стала кукушка вечной заикой, печально кукующей…
Это она о детях печалится, о них стонет, жалобно кукует…
Как журавли стали небесными оленями
Было это давно, очень давно. И когда это было, не упомнишь. Собрались у Большого озера все болотные птицы. Собрались и заспорили. Каждая хвалит себя:
— Я лучше всех птиц на земле, — кричит болотный кулик, — быстрее меня ни одна птица не летает!
— Глупый! — отвечает ему утка-нырок. — Скажи, кто лучше меня ныряет?
Из-за большой кочки вышел журавль:
— Жалкие вы птицы, взгляните на мои длинные ноги, и вы скажете, что журавль — самая лучшая птица!
Услышал это Лесной хозяин и сделал так, что утка стала обжорой, заплыла жиром и отяжелела, болотный кулик сжался — стал маленькой, незаметной птицей, а у журавля ноги высохли и не стали гнуться. Потому журавль-самка и высиживает птенцов на высокой кочке, в другом месте сидеть не может: прямые и длинные ноги некуда девать.
Все болотные птицы присмирели. Лишь журавль остался недоволен, рассердился на Лесного хозяина и пошёл к нему за правдой. В это время Лесного хозяина со всех сторон окружили пташки-пичужки. Они просили Лесного хозяина:
— Помоги! Зимой холодно, а на юг лететь нам тяжело: малы у нас крылышки, устаём мы, падаем, умираем.
И как только показался длинноногий журавль, Лесной хозяин рассмеялся:
— Вот вам, пташки, хороший небесный олень, он будет возить вас на юг…
С той поры, как только поднимутся в небо журавли, чтоб лететь в тёплые страны, их окружает тьма-тьмущая пташек. Они торопятся занять получше места на длинных ногах журавлей. Так каждую осень журавли отвозят от нас на юг пташек, а весной привозят их к нам обратно.
Собаки и человек
Возле чума, на синем снегу, три собаки сидели: пастушеская Оронка, охотничья Лайка, ездовая Нартка. Собаки спорили. Оронка хвалилась:
— Я человеку первая помощница, мне жирный кусок он бросит… Я ему стерегу самое дорогое — оленей!
— Глупая ты, Оронка, я лучшая собака, — отвечает Нартка, — мне человек жирный кусок бросит… Я вожу его добро, без меня он и кочевать не мог бы…
Лайка сердится:
— Эко, хвастуны, без меня бы все оголодали… Ведь я добычу в тайге ищу!..
Спорили собаки, спорили, бросились друг на друга и начали драться. Шерсть по ветру летит, снег вокруг красным стал.
Каждая кричит:
— Я лучшая собака!
Вышел из чума человек, собаки подбежали к нему, каждая собой гордится:
— Я лучшая собака! Я добычу в тайге ищу!.. — хвалится Лайка.
— Нет, я лучшая собака! Я нарты вожу, кочевать помогаю, — сердито отвечает Нартка.
— Нет, нет, я лучшая собака! Я оленей стерегу!.. — больше всех хвалится Оронка.
Человек смеётся:
— Ишь, загордились… Нет у меня лучшей собаки: всех одинаково кормлю, все одинаково мне дороги, — и ушёл в чум.
Обиделись собаки. Каждой хочется быть лучшей, жирный кусок получить.
Лайка говорит:
— Худая у нас жизнь, надо бы от человека уйти, пусть без нас умрёт…
Так и сделали. Вышел человек из чума, а собак нет, убежали.
Пришли собаки в тайгу. Увидела Лайка белку, залаяла, по снегу забегала, белку на сосну загнала, хвалится:
— Я своё дело сделала…
А белка на дереве сидит, качается…
Тогда Нартка подбегает к Лайке:
— Ты устала… Садись на меня, я тебя подвезу.