Атаман поднял воротник собачей шубейки, нахлобучил сильнее шапку. И неслышно ступая, ушел, исчез, словно и не было его никогда.
Тело несчастного Камани было забросано хворостом. Следы крови засыпаны так искусно, что, заглянув под мост, никто не увидел бы следов только что происшедшей здесь печальной пьесы.
Мухин уходил с сего места вместе с Глындей. Спросил:
– Как зовут атамана? И почему он так волосат?
– Теперь тебе можно поведать, теперь ты – свой. Зовут его Бир. Непростой человек. Бойся ему не угодить. А волосат он оттого, что в каторге ему на щеках и на лбу выжгли раскаленным клеймом надпись «Вор». Слово сие никакими силами с лица теперь не сведешь. Вот он и напускает волос себе и на щеки и на лоб. Лютый-прелютый.
– А на что нам с ним якшаться? Жили бы сами по себе!
– Мы где жеребцов продали? В яме около Москвы. Там все его люди сидят. А попробовал бы просто так жеребцов продать, быстро бы в узилище оказался. Бир тебя и из сыскного вынет, ежели что. У Бира друг есть, приятель. Он в печатне самые настоящие «виды» делает.
Что Каманю под мостом убили, так не он первый, не он последний. За лето там уж человек десять под этим мостом угрохали, укаючили. А всего под этим мостом похоронено, может, сто воров, а может, и двести. Только это кладбище невидимое. Мы ведь крестов не ставим. Даже камня на могилки не кладем. И самих могилок нет. Одно ровное место. Но мы помним, где и кого похоронили. И – когда.
Но ты не хмурься, не думай, летом там очень для сердца отрадно! Что твой рай небесный. Ветлы свои ветви над водой склоняют, по угору шиповники и боярышники цветут. Там и добро дуванить удобно, и пить-гулять. А если погоня будет, так на реке следов не бывает. У нас летом лодки в кустах спрятаны. Крючки[15] явятся, прыгай в лодку и – беги. Река никому не скажет, не выдаст. Лишнее можно утопить, концы в воду.
Пойдем-ка в ночлежный дом, переночуем, а утром во Всесвятской частной бане всё обдумаем, обговорим. Там воры собираются. Может, с кем в дело войдем!
4. ВРЕМЕННЫЙ БАРИН
После ареста Пьера Жевахова Еремей остался в поместье полноправным хозяином. Он ездил в Москву, но князь Георгий Петрович дал понять, что теперь не до деревенских дел. Граф хлопочет о судьбе Пьера. Шут с ними, недоимками, порубками, неурожаями. Пусть Еремей делает всё, как сам знает.
Теперь Еремей ходил по поместью с хлыстом. Лупил им встречных и поперечных. С парика его сыпалась пудра, попадала в красные, воспаленные глаза. Но всё надоело. Все книги о путешествиях, индейцах, колдунах и магах были давно перечитаны. Он столько знает! И – что? Его не примут в хорошем доме, и уж тем паче не попасть ему в масонскую ложу, в которой, как он знает, состоят и старший и младший Жеваховы. Обидно!
Он продал на сторону зерно и заготовленные для ремонта бревна. Ему хотелось съездить к соседу Захару Петровичу Коровякову. Там, знал он, собираются со всей округи картежники. Бары-господа? Он ничем их не хуже.
Вечером Еремей велел запрячь лучших жеребцов в княжескую коляску и покатил к Коровякову, усадив на козлы самого бородатого и рослого в Ибряшкине мужика Нефедыча. Еремей был одет по моде и опрыскан лучшими французскими духами. Когда подъезжали к Шараховке, Нефедыч перетянул кнутом вороных. Жеребцы взъярились, в пене, в мыле, понесли, казалось, умчат на небо. Бубенцы и шаркунцы забренчали, колокольчик захлебывался. Пыль взлетела до солнца.
Выбежав на крыльцо, гусар Захар Петрович Коровяков следил из под руки: кого бог дает? Коровяков был в халате, из-под которого выглядывали чикчеры[16], а в руке его дымилась трубка с длинным чубуком, И он расправлял кончиком чубука свои длинные черные усы. Когда из экипажа вышел Еремей, Захар Петрович не мог скрыть насмешливого недоумения:
– Еремешка? Ты? Опять насчет порубок? Эким ты франтом разоделся! Что с тобой?
Еремей сделал вид, что не заметил насмешки. Поправил нашейный бант и парик, солидно ответствовал:
– Вовсе я не насчет порубок, просто по-соседски. Поговорить, трубочку выкурить, может, в картишки перекинуться?
– Ты как в лужу глядел! – отвечал Захар Петрович. – Проходи, проходи! А! Так ты еще и корзину с бургундским прихватил? Чудно, брат, право слово, чудно! Тащи-ка, Нефедыч, эту корзину в дом! Вот это я уважаю. Это по-соседски! А то споры из каждой поломанной палки! Ягодку с куста сорвешь, кричат – уворовал! Зайчишка в петлю попадет, кричат – наш зайчишка! Нешто зайцы меченые? Они скачут где хотят! Эх, и погуляем!