— Играл, — улыбнулся Гурнов. — И теперь играю… дворецких без слов. Я хозяйственник, заместитель директора, не собирался быть хозяйственником, а вот уже двадцать лет лямку тяну.
— А я хотела быть художницей, помнишь? А вот тоже хозяйственник, администратор. Мы, Саша, сами не знали тогда, чего хотели, — улыбнулась она.
На улице она взяла его под руку и, посмеиваясь, показывала город.
— Вот наш Морской проспект, главная улица. Посмотри, как у нас одеваются женщины! Правда, прелесть? Я люблю смотреть на нарядную публику. Особенно по воскресеньям, когда никто не спешит, люди остановятся, разговаривают. Три года назад, привязывая объект, я здесь продиралась сквозь кусты, помню, из-под ног вылетела большая птица, я страшно напугалась. Ну, что еще показать тебе, высокий московский гость? Этот проспект строила я. Ты слушай, а я буду хвастать. Вон на том пятиэтажном угловом получила выговор, а за универмаг — грамоту. Ты помнишь свое прорабство? Или все забыл, театральный деятель? Я, Саша, тебе рада, ты всегда был приятным собеседником. Что ты подумал, когда увидел меня? Постарела, подурнела?
— Нет, Лариса, ты хорошо выглядишь, годы ничего с тобой не сделали.
— Не лукавь, Саша, сделали. Стала костлявая, почки болят, поседела. Но все равно, ты ухаживай за мной, как будто я по-прежнему молода и красива. А я буду тебя развлекать. Вот и пролетела большая часть нашей жизни. Мы как будто сели в разные поезда и вот теперь встретились… Хочешь, я покажу тебе лучшее свое произведение? Ты пока не гляди налево. Мы пойдем бором, не гляди по сторонам.
Она сломила ветку и шла некоторое время, закрывая ему лицо. Она улыбалась, кокетливо глядя на него сбоку спокойным изучающим взглядом.
— Ну вот, теперь смотри.
Гурнов стоял на лесном косогорчике, а внизу через шоссе белел зеркальный кинотеатр, в котором он вчера был. Отсюда, в раме лесной зелени, весь в стекле, кинотеатр сверкал, как драгоценная шкатулка…
— Нравится?
— Очень, — сказал Гурнов. — Мило, современно.
— Архитектура серийная, но мой стоит хорошо. Я его сама увидела в первый раз таким… нарядным. Понимаешь, люблю показывать этот городок — тщеславие, что ли. Раньше я больше строила в рабочих поселках, на рудниках, а здесь будет научный центр. Мне с тобой интересно разговаривать, Саша. Хочется перед тобой быть красивой и значительной. А теперь я покажу тебе не серийный свой объект, а уникальный. Пойдем по этой дорожке бором. Гляди, сколько ромашек. Бело. Помнишь, ты принес целый ворох ромашек, осыпал меня с ног до головы и называл белокрылой чайкой? Какая я была тогда глупенькая: золотые девятнадцать лет! Смотри туда, видишь за соснами окна, окна… Как глыбы льда на солнце. Это университет. Здесь учатся оба моих потомка — сын двадцати двух лет и дочь девятнадцати. Когда заливали фундамент, один бетонщик вытоптал в сыром бетоне мои инициалы. Он сам мне в этом признался, когда приходил свататься. Видишь, я тоже кое-кому нравлюсь еще. Правда, бетонщик этот — мальчишка, почти ровесник моему сыну. Обрати внимание, как хорошо спроектированы площадь и подъезд, лесной фон, сквер. Помнишь, ты всегда говорил, что надо строить большие площади с фонтанами и дворцы с красивыми подъездами?..
Они вышли из леса и прошлись по дорожкам сквера, потом сели на каменную скамейку. Университет светился, пробиваемый насквозь косым обильным солнцем. Серая громада строгой чеканной архитектуры невесомо взлетала над старыми соснами. Положив веточку на колени, Лариса следила за голубями, кружившими над зданием.
— За университет получила благодарность, — сказала она. — Ученые на банкете целовали руки, дарили цветы. А ребятня, что теперь учится здесь, даже не подозревает, что у какой-то женщины прибавилось седины, пока она все это строила, отвечала за план, за кубики, за рублики. Тут были неважные грунты, пришлось ставить тяжелый фундамент, закрывать водоносные слои. Я, Саша, будто на руках вынянчила это здание, даже во сне его видела… Я часто вижу во сне города, которые приходилось строить, к ним привыкаешь, как к детям, и всегда со слезами уезжаешь. Нам, строителям, всегда приходится уезжать из городов, которые мы строим.
Вечер был тихий, в бору звенели молодые голоса, стекла университетских окон жарко пламенели на солнце. Как она странно говорит, подумал Гурнов. Она по-прежнему сентиментальна. Он никогда не видел во сне городов и помнил лишь гостиницы, рестораны, женщин, с которыми знакомился в командировках.
— Ты хорошо прожила эти годы, — сказал он. — Строила. Работала. Я тебе завидую. Я слушаю тебя и задним числом жалею, что ушел тогда из прорабов, У меня случилась неприятность — человек погиб, — но дело, конечно, не в этом, видимо, я струсил. Будь у меня волшебная палочка, я поменялся бы с тобой, чтобы ты была я, а я — ты.