— Где она, твоя палочка! Я согласна. Но если ты — это я, то тебе, Саша, ехать осенью на Север, на новую стройку, где у меня будет десятый кабинет. Согласен? А я уеду в Москву. Москва, Москва!.. Живет Москва без меня, а я по ней тоскую. Походила бы я по бульварам, послушала, как говорит Москва, как дышит. А еще бы я нашла ту скамейку, где однажды сидела с Ледневым. Там он сказал, что любит меня. Это было в тот день, когда он возил меня в поликлинику. Я зашла бы в ресторан и выпила бы хорошего вина. А на Севере холодно, Саша, и пьют там спирт, и строители рассказывают анекдоты «не для дам». Ну что, поменяемся… билетами?
— Конечно, Буду счастлив, лишь бы это тебя порадовало. Ты ведь помнишь, твое слово было для меня не приказом даже, а законом. Прости, можно задать тебе один вопрос?
— Задавай, только я знаю, Саша, о чем ты. И я не все забыла, понимаю тебя с полуслова. Нашла ли я то, что искала? Ах, Саша, нелегко ответить на это сорокалетней женщине! Я фаталистка. Да, член партии и фаталистка, как деревенская баба: коли уж получилось, значит, этого было не миновать. Не ты, видно, а Леднев был моей судьбой. Я его, кажется, боялась сначала или до страха любила. У нас с первого дня начались переезды, будни кочевой жизни, но мне казалось, именно этого я и хотела — тревог: не затопит ли паводок объекты, успеют ли завести стройматериалы, привыкла к ночным телефонным звонкам, срочным вылетам. Возле Леднева нельзя было сидеть сложа руки, там, где он появлялся, все начинало бурлить, спешить, работать, работать. Мы не виделись с ним неделями, ни разу за четыре года не поссорились, наверное потому, что не хватило времени, и были вместо, только когда я рожала и болела. Тогда он бросал все… Он и меня научил работать, тому, что любил сам больше всего на свете, и другого счастья я не знала, а когда он умер, надо было уже работать, чтобы жить, растить детей. Признаюсь, я вспоминала, что было у нас с тобой, но мне казалось это наивным детским сном, я стала даже сомневаться, правда ли, что мы жили вместе, был ли ты…
— «Я мир считаю тем лишь, что он есть. У каждого есть роль на этой сцене: моя грустна», — вздохнув, продекламировал Гурнов. — Леднев — солист. Он был рожден для первых ролей, и ему всегда везло.
— Тебе, Саша, везло больше. Когда Леднев утонул, ему едва исполнилось тридцать пять. — Она устало улыбнулась, спросила: — Ну, коли уж мы подводим итоги, скажи о себе. Как живешь? У тебя исполнилось ли, «что загадано»?
Гурнов улыбнулся, взял ее руку.
— У тебя красивые руки. И тогда они были прекрасны. Дорогая моя начальница и бывшая супруга. Давай поговорим о чем-нибудь веселом, памятуя, что только глупые люди, подводя итоги, считают себя счастливчиками.
— Ты, Саша, ничуть не изменился, — Лариса поднялась. — Пойдем, покормлю тебя ужином.
С минуту они молча смотрели друг другу в глаза, невольно стремясь увидеть хотя бы отблеск минувшего. Гурнов видел лицо умной усталой женщины и на самом деле, видимо, больной: под глазами у нее были мешки.
Шел дождь. С листьев капало. За окном стояла береза, и было видно, как по сухой стороне ствола цепочкой бежали муравьи. Улица вырисовывалась смутно, по асфальту, разбрызгивая лужи, шли машины. Капель навевала скуку.
Гурнов сидел в своем номере и пил «Саперави». Его самолет вылетал ночью, и от нечего делать он пил сухое вино и скучал. Собственно, причину минорного настроения своего он даже не мог понять. Дождь? Капель? Одиночество? Да, да, все проходит, понимаешь, что с этим надо смириться, но на душе неспокойно: что-то еще не сделано, не сказано, не додумано.
Живет в городе женщина, дороже которой когда-то не было на свете. А теперь, встретившись, они поняли, что капризница-судьба лишь случайно соединила их, как бы прикидывая, хорош ли вариант. Оказалось — не хорош. Настоящий вариант был не он, а генерал Леднев, знавший, что он хочет. Ну что ж, прощай, Лариса, друг юности, женщина с янтарными волосами!..
Может быть, куда-то спеша, она шлепает сейчас сапогами по мокрой дороге или сидит в прокуренной прорабской, погруженная в свои бесчисленные заботы. Бог в помощь, Лариса Васильевна! Да, да, это и есть истинное счастье, которому научая тебя Леднев, — счастье строить дома, в которых будут жить другие.
…Утром она заехала в гостиницу и была в плаще и в сапогах: с утра лил дождь. Она сказала, что разыскала Сашу Дронова (Гурнов рассказал ей о Саше вчера за ужином) и взяла его из КПЗ под личную расписку.