— Мои ребятишки, оба, передают тебе привет, — сказала она. — Ты их очаровал, особенно Женьку. Ну, счастливого пути. Поклонись от меня Белокаменной…
Она стояла у окна, так и не сняла плащ, лишь откинула капюшон. Волосы, собранные плотным узлом на затылке, тускло светились.
— А у меня перемены, — все так же глядя в окно, сказала она. — Посылают в командировку на три года. Даже не знаю, куда и что строить, — не говорят.
— Разве ты не можешь отказаться?
— Могу.
— Ну и что же?
— Не умею я отказываться. Посылают меня — значит это моя работа.
— Хочешь чаю? — спросил Гурнов.
Лариса не ответила, видимо, о чем-то глубоко задумавшись. Он взял чайник и вышел. Вернувшись минут через десять со стаканами и рюмками на подносе, он увидел, что она по-прежнему стоит у окна и, видимо, не услышала его шагов. На его голос испуганно обернулась с залитым слезами лицом. Она засмеялась и начала искать платочек по карманам: сумочки она не носила.
— Извини, — сказала она. — Старею, расплакалась. Вспомнила один такой же дождливый денечек… в Якутии.
— Разденься, посиди, — попросил Гурнов.
Он снял с нее тяжелый брезентовый плащ, она послушно села, но не за стол, а к подоконнику, поставив на него свой стакан. Так и сидела, глядя в окно, на березу, на мокрую улицу в зыбкой дождевой кисее.
— Плакать ты стала тихо, — заметил Гурнов.
— Научилась, — усмехнулась Лариса.
Гурнов понял, что, разговаривая с ним, выходцем из той жизни, она думала о Ледневе.
Вчера он ужинал у Ларисы и видел ее детей — Женю, худенькую девушку, которая еще по-детски говорила «мамочка», и сына Петра, высокого, большерукого, очень похожего на Леднева, в джинсах и переднике. Петр вместе с женщинами собирал на стол, и было видно, что Лиза, которая была у Ларисы вместе со своей «братвой», обожала его. «Братва» — разномастная троица от двух до восьми лет — тоже сидела за столом, и Петр вытирал детишкам губы и носы.
Над сестрой и Лизой он подшучивал, а о матери говорил, что она лирик старого закала и принесла себя и жертву неопределенному богу — СМУ-1. Лирики старого закала, которых он, впрочем, уважает, всегда живут на одном энтузиазме и потому не могут спокойно съесть куска — вечно их преследуют телефонные звонки — это, конечно, красиво и возвышенно, но не современно. По его словам, он пытается научить мать, как заменить лирический энтузиазм научным расчетом, но из этого ничего не выходит, а все бы выиграли: «и производство, и ты лично, и даже я», — сказал он.
— А ты при чем? — спросила Лариса.
— Ах, мама! Каждый год на твоем лице появляются новые морщинки, и они огорчают меня.
— Вот он как выражает свою нежность, — смеясь, говорила Лариса.
Петр был похож на Леднева, но, не в пример отцу, говорлив, шутил. В лице тоже что-то было якутское, азиатское. Он с достоинством угощал Гурнова и вежливо отвечал на его вопросы.
Когда Гурнов рассказал о своей встрече с Сашей Дроновым, Лариса ахнула:
— Господи, ведь это Сашка, крановщик из бригады Козлова.
А Петр сказал:
— Завтра мама побежит его выручать. Как депутат. Как лирик лирика. Бесшабашные лирики всегда попадают в беду.
— От беды никто не застрахован, Петя, — сказал Гурнов. — Твой отец был сильный человек, а вот слепой случай…
— Мой отец был тоже лирик… старого закала, — сказал Петр. — Он жил на одном энтузиазме и, наверное, потому так много успел сделать.
— Да, да, — примирительно сказал Гурнов. — Разрешите предложить тост. Я предлагаю выпить за Алексея Леднева, как за живого. Как за человека, который лишь отсутствует.
— Конечно, — подхватил Петр и поднялся. — Пьем за папу. Он утонул, спасая паренька-плотогона. Женька, ты за папу тоже пей. Мама, плакать запрещено! Улыбнись, мамочка. Елизавета Андреевна, прошу вас. За Алексея Леднева.
— Салют, — сказал Гурнов и тоже выпил за Алексея Леднева.
…Он палил себе полный фужер вина и, посмотрев сквозь него на дождь, выпил. За Алексея Леднева, за себя. За тот барак с тополем перед окошком, где он вместе с Ларисой мечтал строить города будущего. Вот он, этот город будущего, но построил его не он, а Лариса, Красивый, уютный город с фонтанами, паркам и дворцами спорта.
А он играл королей. Второстепенных, но все же королей и героев: «О, что за пир подземный ты готовишь, надменная, что столько сильных мира сразила разом». Однажды он чуть не сыграл Антония из «Венецианского купца», слова которого цитировал вчера Ларисе. Помнится, репетировал упрямо, но так и не сумел войти в ансамбль. Нет, на главные роли он не годился…