Ну, что ж, у него еще была бутылка «Саперави». Он открыл ее, налил полный фужер и, кивнув березке, выпил за статистов, за миманс жизненной сцены, за добрых, нежадных, уживчивых людей, от которых уходят жены, уходят к героям, чтобы играть первые роли.
«Ты меня покинула, мой друг, гонясь за тем, что убегает прочь. Я, как дитя, ищу тебя вокруг, зову тебя, терзаясь день и ночь…»
Прощай, Лариса, друг мой!
Лил дождь, звонко отсчитывала мгновения капель, нагоняя сожаления о несовершенном, недодуманном, недосказанном.
Александр Старостин
БАРБОСКА
Я ехал в командировку для обследования охотничьих угодий в бассейне реки Хонна-Макит. На самолете добрался до маленького поселка на берегу Хатангской губы. Кругом, куда ни глянешь, снег. Даже дома кажутся выпиленными из снега. И весь поселок в морозном облаке. Отовсюду идет пар: из невидимых щелей окон, от собак, даже от самолета. Пар этот смешивается с лиловым дымом печных труб и неподвижно висит в застывшем воздухе.
Я ждал другого самолета, чтобы лететь дальше. От нечего делать пошел прогуляться и увидел человека с ружьем за спиной. На веревке он вел небольшого рыжего пса. Песик слегка упирался, не хотел идти.
Мне стало интересно, зачем это человеку и ружье и собака. Если он охотник, то сейчас, кроме тундряной куропатки, никого не встретишь. Но тогда собака будет ему только мешать: распугает птицу. А если не охотник, то зачем ему ружье? Я прибавил шагу.
Человек вышел за поселок и привязал собаку к вешалам (на них летом сушат рыбацкие сети). Я подошел поближе и остановился.
Человек вскинул ружье и прицелился в собаку. И пес все понял: он стал щуриться, он дрожал и отворачивался от направленного на него дула.
— Стой! — крикнул я. — Погоди стрелять-то!
Человек опустил ружье и медленно повернулся в мою сторону.
— Чего тебе? — спросил он.
— Погоди, говорю, стрелять. Зачем ты его?
— Не хочет работать, лямку не тянет как положено, — ответил человек, снова прикладываясь к ружью.
— Погоди! — сказал я.
— А чего погодить-то? Ездовая собака должна работать. А он только и умеет жрать, да спать, да тявкать не по делу — спать мешает. Ездовая собака должна работать. И точка.
Я отвел дуло в сторону и сказал:
— Мне нужна собака. Продай.
Человек опустил ружье, заулыбался и поглядел на меня как на дурачка.
— Бери бесплатно. Что я, живодер разве. Не драть же с тебя денег за собаку, которая ничего не стоит.
— Как его зовут?
— Барбоска. Жалеть-то не будешь, что взял лентяя? Да и что это за собака?
Охотник плюнул и пошел прочь.
Я нагнулся отвязать Барбоску и только тут заметил, что собачонка и в самом деле слова доброго не стоит.
«Ну да ладно, — подумал я. — Хорошую собаку полюбить не фокус».
Самолет я ждал несколько дней. Жил у знакомых.
С Барбоской мы успели подружиться: я его хорошо кормил. Вначале водил его на веревке, а потом он и без веревки следовал за мной как привязанный. Куда бы я ни пошел, я слышал за собой его семенящие шаги. А если заходил к кому-нибудь в гости, он терпеливо ждал меня под окнами.
Как-то я был в гостях. Вдруг дверь открылась, и мне крикнули:
— Самолет!
Я побежал за своими вещами. Человек, предупредивший меня о самолете, сказал:
— Погоди, я помогу.
— Как нашел меня? — спросил я.
— По собаке. Торчала под дверью. Не она — загорал бы ты здесь еще дня три.
Добрались до аэродрома.
Летчик сердито спросил:
— Чего тянем? Мотор остыл.
— Собаку искал, — соврал я. — Куда-то убежала.
— А-а, ну ладно тогда. — И летчик погладил Барбоску.
В самолете пес сразу забился под сиденье, прижался к моим ногам и тихонько засопел.
Летчики запустили мотор, и мы пошли на взлет. Пол дрожал. Барбоска тоже дрожал от страха. Весь груз стал съезжать назад, и Барбоска поехал на животе назад. Самолет наклонился, груз поехал вправо — и Барбоска поехал вправо и царапал пол когтями. Я посадил его рядом с собой. Он испуганно глядел в круглое самолетное окно. За окном расстилался поселок. Из труб торчали струи дыма. Вот поселок наклонился — струи дыма тоже наклонились. Самолет выпрямился, и поселок тоже выпрямился и стал медленно погружаться в морозный туман, как под воду.
Мы прилетели на маленькую факторию.
Здесь, среди низкорослого леса, вперемежку стояли дома и чумы. И все дымилось от мороза: и дома, и чумы, и лес.
К самолету подошли несколько эвенков. Они узнала мое имя, кто я такой, зачем прилетел, как зовут собаку.