Пришел отец Володьки, Григорий Сизых, и уже не говорили, как раньше, об охоте, урожае, пахоте и других деревенских делах, но разговаривали о той же стройке, о леспромхозах, о заработках в экспедиции. Я спросил про деревню: половина народу уехала из Карапчанки, работников в колхозе осталось совсем мало — все равно ведь затопит. Я вышел на улицу и пошел по дощатому тротуару, — действительно, многие дома стояли пустыми, брошенными, и мне стало не по себе в этой деревушке, словно замершей в ожидании исчезновения, словно уже почувствовавшей над собой многометровую толщу воды. Я вспомнил, как несколько дней назад стоял на берегу Братского моря, и еще не заросли и поразили меня дороги, подходившие к нему, но не так, как подходят они к морю, бывшему прежде дорог, — подходят, и останавливаются, и идут вдоль, — а здесь они, бывшие прежде моря, прямо устремлялись в него, бросались с разбегу и вели в глубину…
Я возвращался на пассажирской барже, которую долго ждал на причале, спрятавшись от дождя и ветра в вагончике сторожа, и он рассказывал, как приехал сюда зимой 68-го года, на пустое место, и как потянули отсюда тракторами в тайгу тепляки. «Я здесь с первого колышка», — сказал сторож, и я было усомнился. «С первого колышка», — убежденно повторил он, и я подумал, что он, в общем-то, прав: когда мы с Володькой охотились на глухарей в том месте, где сейчас Северный, там еще никаких колышков не было, а была ровная, плоская, как стол, вершина сопки, уставленная, будто свечами, редкими старыми соснами. «Да нет, без иронии, — сказал я себе, — он действительно первый здесь, в этой жизни, а тогда была совсем другая жизнь и другое место». «Нельзя дважды войти в одну и ту же реку», — говорил какой-то древний философ. Нельзя дважды поехать в одно место — разве ты забыл? И теперь получается: другой человек приехал в другое место…»
Мы только вдвоем были на барже, я и шкипер, и, помню, я еще спросил его, как же он работает один. «Ничего, справляюсь, — сказал он и тут же попросил меня подержать штурвал, пока он спустится и что-то там подкрутит в машинном отделении. Через какое-то время мне стало казаться, что мыс, на который он велел держать, отклоняется, и я стал потихоньку поворачивать штурвал, но баржа все шла и шла в прежнем направлении, и я все поворачивал и поворачивал, как вдруг колесо свободно завертелось в моих руках, а баржа развернулась и устремилась к берегу. Парень выскочил на палубу, показывая, чтобы я крутил в обратном направлении, но это не помогло, он убавил обороты, и баржа начала медленно кружиться посреди реки. Каждый такой круг был ниже предыдущего, потому что река несла нас. Мы открыли люк на корме и увидели, что лопнул трос, соединяющий штурвал с рулем. Какое-то время мы пытались связать его, но потом поняли, что это невозможно. Впереди на реке виднелась лодка, дальше были Лосята, их мощные каменные лбы, надвигавшиеся на нас, а за ними проран, где Ангара, стиснутая котлованом, все-таки брала свое — скоростью течения и высотой волн. Попадать нам туда с испорченным рулем никак не следовало. Шкипер, видимо, думал о том же. «Если в шиверу попадем…» — сказал он, добавив слово, не оставляющее сомнений в том, что с нами будет.
То, что издали я принимал за лодку, оказалось бакеном, и, описывая очередной круг, мы прошли в нескольких сантиметрах от него. Шкипер снова пошел на корму и начал возиться с рулем, а мне пришла в голову остроумная мысль: увеличивать скорость, когда баржа поворачивает против течения, — так мы могли бы оставаться на месте или, по крайней мере, несло бы нас гораздо медленнее. «Иди сюда», — позвал шкипер. Ломиком он выправил руль, и нас больше не кружило. «Держи так, — сказал он. — Сможешь?» Я схватился за ломик, а он пошел в рубку и увеличил скорость. Ломик соскользнул, и я бросил его, удерживая рычаг руками, крича шкиперу: чтобы убавил обороты. Нас снова понесло на Лосят, которые были уже совсем близко. Парень заглушил мотор и теперь мог расслышать меня. Я попросил идти на малых оборотах, так мне легче было удерживать руль. Он закивал.
Пошел снова хлестать холодный осенний дождь, и на реке все заволокло туманом. Парень помахивал мне из рубки, показывая, куда держать. Опасное место мы уже прошли, и теперь наша задача была хорошо причалить. Он махнул рукой в сторону кустов, росших возле самой воды. Наконец он совсем остановил двигатель, баржа проскользила оставшиеся метры и, разводя плавающие в воде ветки, ткнулась в берег. Парень соскочил и обмотал трос вокруг куста. Я разогнулся с трудом, спина и ноги у меня онемели. Руки у нас были черные от смазки, и мы вымыли их соляркой. «Пошли греться», — сказал он.