И только средний сын Дмитрий уважил отца. Кончил лесной техникум и приехал в родной поселок, туда, где вырос, где ходить по земле научился. Техноруком работает на лесопункте, нужное и серьезное дело делает. Оттого-то и в почете, в добрых мыслях людских.
Правда, только не женится почему-то, вздохнул Кузьма Никитич, все еще глядя на сына. Это плохо. В семейном человеке всегда солидности боле. Да и хозяйка в доме нужна. С тех пор, как жена Авдотья Макаровна умерла, здесь как в заезжей: ни порядку, ни уюту… Но опять же к с другой стороны — как судить. Женитьба — дело не шутейное. Тут тоже спешить нельзя. Поспешишь — людей насмешишь. А бояться за Митревы годы пока еще рано. За такого-то парня любая деваха побежит, не оглянется…
— Ну, — подал наконец голос Кузьма Никитич весело, когда сын утерся, надел рубаху и сел за стол, — ись, что ли, будем?
— Ага.
Ели молча, чтя дедов обычай: не терять даром время, побольше работать ложкой, поменьше языком. И лишь когда стали убирать посуду, разговорились.
— Погода установилась! — первым начал старик. — Только и вывозить лесок. Ни одна машина не забуксует.
— Это точно, — отозвался Дмитрий, — вчера полторы нормы дали в первую смену.
— Не кончили еще в Медвежьем логу-то рубить?
— В понедельник, однако, кончим.
— Потом куда?
— В тридцать восьмой квартал.
— Чего так?
— Пока зима, надо оттуда лесок взять. Болота. Летом не доберешься.
— Это с умом, — похвалил отец. — Дорогу-то сделали?
— Три раза клин пускали.
— Во-во. Разъездов только побольше расчишшайте. А то без разъездов-то на долги расстоянья — хана.
Помолчали.
Заметно было, что отца подмывает спросить еще о чем-то, но он никак не решается, конфузится вроде бы.
Но когда Дмитрий оделся и собрался идти на работу, все же не выдержал, спросил, дрогнув голосом:
— Дак, говоришь, седни… это самое… пускают новый объект?
— Сегодня, сегодня, — ухмыльнулся сын. — Я ж тебе вечером сказал, что сегодня.
— Да я… — засовестился Кузьма Никитич. — Забыл чой-то. Память, едри ее, совсем никудышня стала… Дров-от в котельную сухих привезли?
— Самых что ни на есть. Листвяжных. С Бобровской гари.
— Березовых бы лучше. Ну да ладно, чего уж теперь. Ступай давай, ступай. Задержал я тебя. Чего доброго, на разнарядку еще опоздаешь.
Когда сын ушел, к Кузьме Никитичу снова вернулось ночное томление. Сел было починять начатый вчера пим, но не починялось, не сиделось на месте. Вышел в сени, покопался в старом большом ящике, что стоял в углу, нашел пару заготовок на топорища, повертел в руках, занес в избу, сделал на одной пометки карандашом и начал строгать. Но тоже выходило как-то без интереса, вроде насильственной еды без аппетита. Бросил, ругнув себя:
— Как девка молода на выданье, якорь ее. Из рук все валится, внутри дребезжит. А ведь все одно еще рано.
Глянул вроде небрежно на ходики. Так и есть. Было только без четверти девять. Походил по избе, похрустывая пальцами, все же заставил себя сесть, взяться за работу.
Когда обе стрелки сошлись на двенадцати, Кузьма Никитич поспешно отложил топорище, помыл руки и стал собираться. Достал из зеленого, обитого крест-накрест железными полосами сундука военный мундир с тремя медалями — память о боевых днях, о гвардейском полку, с которым прошел всю войну, — надел синие суконные штаны, обулся в мягкие чесанки с галошами. Подумал немного, вынул из шифоньера полосатый вязаный шарф, дочерин подарок, обмотал им шею, натянул полушубок, осмотрел себя внимательно и придирчиво — «Вот так!» — и только после этого направился из избы.
Высокий, прямой, он шел по улице поселка неторопливой, важной походкой человека, хорошо знающего себе цену. Не оглядывался по сторонам, смотрел строго перед собой, на приветствия прохожих отвечал сдержанно: «Здоров, здоров, паря», — но каждый раз чуть приподнимал шапку.
Так прошел он мимо десятка, другого жилых домов, мимо рабочей столовой и лесопунктовской конторы, потом свернул в проулок и оказался возле нового, только-только отстроенного и еще пахнущего свежеотесанным деревом здания, на одной из деревянных колонн которого красовалась вывеска «Баня».
Кузьма Никитич остановился и долго разглядывал здание с фасада, потом неторопливо обошел вокруг, осмотрел внимательно со всех сторон и направился к небольшому, стоявшему чуть поодаль низкому строению, над крышей которого дымила высокая железная труба.