Дома его поджидал Дмитрий, У шипящего самовара.
— Ну? — с веселым любопытством спросил он отца, оторвавшись от книги.
Кузьма Никитич неспешно снял полушубок и шапку, повесил их на гвоздик, размотал с шеи шарф, тоже повесил, стянул с ног чесанки, с чесанок — галоши, чесанки поставил на припечек, галоши сунул за голбчик, потом раздобыл с печи валеные опорки, обулся.
— Все путем, — ответил.
— Ну раз путем, — опять улыбнулся сын, — садись чай пить. Заждался я тебя.
После чая, когда убрали посуду, говорили о разном.
— Ты-то почто не пошел мыться седни? — вроде ненароком полюбопытствовал Кузьма Никитич, хотя доподлинно знал, что Дмитрий не пошел из-за него, чтобы не мешать отцу, не смущать его.
— Не успел, — отмахнулся Дмитрий. — В лесосеке задержался. Завтра схожу.
— Завтра женска.
— Ну послезавтра.
— Я тоже послезавтра, — сказал Кузьма Никитич, хотел пояснить, что сам сегодня не смог бы мыться, не до этого было; но вовремя спохватился: к чему говорить то, что известно обоим.
А когда укладывались спать, вдруг громко, с усмешкой крикнул в горницу:
— А ведь я, Митрий, прошлу-то ноченьку ни на капелюху глаз не сомкнул.
— Знаю, — ответил Дмитрии.
Сын медлил. Он хотел было прямо сказать, что знает по себе, что у него в точности батькин характер, что месяц назад, когда пускали новый кабель-кран, тоже не мог дождаться утра, думая, как там без него, да что там без него, хотя со стороны-то и маяться вроде было не из-за чего — совсем не он отвечал за кран. Но не стал этого говорить Дмитрий. Он лишь коротко произнес:
— Дело — оно есть дело.
— Это так. Это истинно так, — согласно кивнул Кузьма Никитич, поправил подушку, укрылся получше теплым полушубком и тут же уснул.
Евгений Городецкий
В СНЕГАХ
На озере были наледи, и пилот долго не мог сесть, кружил и кружил, пока не выбрал подходящее место. Но и тогда, прежде чем опустить машину на заснеженный лед, он несколько раз пробовал его прочность: вздымал лыжами «АН-2» снежную пыль и сразу же тянул штурвал на себя. Потом круто ставил самолет на крыло, разворачивался и, проносясь над короткими рытвинами следов, смотрел, не выступила ли там вода. Пилот единственный в авиаотряде имел право выбора площадки, дорожил этим правом и не хотел рисковать.
Пассажиров было двое, и оба выглядели молодо. Один, пониже ростом, был в старенькой телогрейке, пушистой ондатровой шапке и легких, удобных оленьих бакарях. Несмотря на очки, он имел вид заправского таежника. Звали его Сашей Копыловым. Второй, Самсон Златкин, стеснялся своею несовременного имении называл себя Семеном, Сеней. Он был в «московке», круглой меховой шапке и высоких негнущихся валенках, еще хранивших складской запах. Остальную спецодежду пообещали выдать на месте.
Оба летели в поселок геологоразведчиков, где им надлежало провести геофизические измерения — каротаж скважин. Вещи свои они отправили с прочим грузом неделю назад, но тот рейс оказался последним.
Копылов припал к круглому окошку и следил, как под кромкой крыла заснеженная тайга кружилась, вставала на дыбы и опрокидывалась. Златкин склонил голову на плечо и закрыл глаза — его укачивало.
Наконец сели. Самолет пропахал по целине три борозды и остановился. Из кабины вышел второй пилот, скользнул насмешливым взглядом по бледному лицу Златкина и открыл дверцу.
— Плюхнулись, — сказал он. — Давайте, ребятки. Нас больная ждет.
Копылов, не вставая с места, попросил:
— Подрулили бы к тому берегу. Вам две минуты, а нам полчаса топать.
— Нельзя, родной, нельзя, — снисходительно сказал второй пилот. — Там вода под снегом. Засядем — кто нас потом вытащит?
— А, пойдем! — сказал Златкин и сглотнул тошноту. Что угодно, лишь бы не сидеть больше в этой провонявшей бензином дюралевой коробке. Он первым спрыгнул на снег и жадно вдохнул морозный воздух.
Второй пилот спрыгнул за ним и присел около левой лыжи. Что-то ему там не понравилось — то ли лыжа глубоко засела, то ли что другое, — но он озабоченно покачал головой, копнул рукой снег и подышал на застывшие пальцы.
— Виталий, быстрее! — окликнули его из кабины.
— Уже, — сказал второй пилот и встал, отряхивая колени. — А вы, ребятки, идите вон в том направлении. Там залив будет, а от него дорога в поселок, километра два. Ее сейчас замело, наверно, ну ничего, добежите. Если радист передал, что вы улетели, так вас с лошадью встретят.